Папа зашел слева от мамы, я — справа. Быстро выхватили по тазику и тоже зверски захрустели. Трескалась корка, щелкали семечки, урчали животы. Я жалела о съеденном картофеле и выпитой воде, папа отдувался и вытирал с лысины пот.
Пленкин бегал вокруг тележки то ли в восторге, то ли в ужасе и вел счет. У дяденьки осталось шесть ломтей, у Ларисы — восемь, у мальчика — девять, а у мамы — три! Она сделала пару глубоких вдохов и снова потянулась к тазу.
В кругу зрителей вздыхали, охали, удивлялись, свистели. Болельщики поддерживали своих героев. Кажется, кто-то кричал про музыкальные аппетиты и силу таланта. Но я вообще ничего не слышала. Рядом рычала мама и сопел папа, а внутри меня разыгрывался совершенно новый бой. Бой еды.
И когда мама положила в таз последнюю обглоданную корочку, раздался еще один звонок. Вокруг все захлопали, в зал внесли лимонад и какой-то диплом. Участники поединка икали. Мы с папой оглядывали друг друга — оба забрызганные, в потеках сока и с прилипшими к подбородку семечками. Пленкин подбежал к маме, чтобы поднять ее руку вверх в знак победы. Но мама вдруг вырвалась и потянулась к моему тазику.
— Солнышко, ты же больше не будешь? — спросила она меня.
Я могла только качать головой. И то не очень резко.
Мама кивнула и взяла еще один кусок арбуза.
Кусок победителя.
Угадаете, кто всю ночь был первым в очереди в туалет?
Важные вопросы
Что происходит, когда в отпуске теряешь счет дням? Когда перепробуешь все виды халвы, жареной картошки, пирожных и мороженого? Когда переберешь все способы нырять с пирса? Тогда начинаешь замечать в столовой, на пляже и в холле пансионата новые лица. Они совсем бледные и еще не утомленные отдыхом.
С утра папа решительно отказался от работы: сегодня он проведет с нами весь день. Утро было посвящено мне. В программе — плавание, гуляние по парку, обсуждение книжек и манной каши. Вечером папа с мамой должны были ехать в город, в ресторан.
Мама воспользовалась случаем и отправилась к Ларисе: смывать лак с ногтей, перекрашивать волосы и вообще — возвращать себя. Папа, в полном восторге, поцеловал ее в покрасневшую от смущения щеку и надел панаму. Нас ждали море, солнце и пляж!
Папины колени и стопы смешно белели рядом с моими, почти черными. Он хвалил мою технологию загара и обещал быстро наверстать упущенное. На деревянной реечной дорожке нас нагнали дедушка и внучка: белоснежные, будто только что из зимы.
Девочка лет четырех почти висела у дедушки на руке и умоляла что-то ей рассказать. Тот улыбался в курчавые белые усы и качал головой. Мы с папой не сговариваясь подстроили под них шаг и прислушались.
— Деда, ну один вопросик, ну самый последний!
— Нет, Василиса, мы договорились: один вопрос в день. — Дедушка ответил спокойно, но бескомпромиссно.
На пляже они заняли лежак рядом с нами. Я сразу умчалась плавать. А когда вернулась, пытаясь хоть что-то рассмотреть сквозь слипшиеся мокрые ресницы, увидела папу. Он болтал с нашими соседями. А его плечи и лысина тревожно мигали красным.
— Папа, ты сгоришь, — строго сказала я и придвинула к нему зонт.
— Иван Петрович, — познакомился со мной дедушка.
— Здравствуйте! Люда! — запоздало выпалила я.
— Василиса, — представилась девочка и протянула мне ручку.
Мне тут же предложили огромную рубиновую черешню и лимонад. А папа взял меня за руки и приложил мои холодные ладони к своим горящим плечам. Василиса засмеялась и лукаво посмотрела на Ивана Петровича. Мимо попытался прошмыгнуть подходящий момент, но папа цепко схватил его за хвост и спросил:
— А что это у вас за игра такая? В…
— Вопросы! — радостно закончила за него Василиса. — Мы играем в вопросы. Я задаю деде вопросы, а он отвечает. Один в день.
— И что это за вопросы? — Я с трудом удерживала баланс, потому что папа остужал лысину моей пяткой.
— Самые важные на свете! — Василиса очень по-взрослому остановила дедушку рукой: я сама расскажу. — Почему завтра тоже наступит утро? Чайкам снятся сны? Влюбляются ли звезды и крокодилы? Когда у меня выпадут все молочные зубы? Почему не бывает синих бананов? И зачем в цирк берут медведей и пони, но не зовут журавлей и кенгуру?
Вопросы, признаться, были действительно непростые.
— И что же, вы знаете ответы? — улыбаясь, спросил папа у Ивана Петровича.
Тот хитро прищурился и закивал:
— Я их знал еще в школе. Это проще простого!
— И вы можете ответить на все-все вопросы? — вмешалась я.
Василисин дедушка смотрел на меня очень внимательно, будто искал в уголках моих глаз, среди солнечных веснушек и выгоревших волос непростые вопросы. Но не нашел и просто кивнул.
— Могу.
Папа даже хлопнул в ладоши и набрал побольше воздуха — приготовился спрашивать. Иван Петрович выставил вперед руку — стоп. Точно так же, как Василиса.
— Один вопрос. Важный. И не вот так вот — с ногой на голове и косточкой черешни за щекой. Обдумайте хорошенько.
Мы с папой переглянулись. Василиса со знанием дела покачала головой и потянула деда купаться. Папа натянул панаму и тоже направился к морю — думать.
— Встретимся за ужином! — оборачиваясь, замахал Иван Петрович. И засиял белой спиной среди брызг.
И еще про вопросы
Пока папа плавал, даже больше нырял, пытаясь спрятаться от солнца, я придумала целый список вопросов. Но рядом с влюбленными звездами и молочными зубами они скукоживались на глазах, как свитер после стирки в очень горячей воде.
Отрезать ли мне челку?
Какое имя придумать кактусу?
Подарят ли мне на день рождения собаку?
Вопросы меня волновали. Но я как будто уже знала на них ответы. Или хотела знать не до конца, понарошку.
Накажут ли Максима Шахматова за то, что он мучает виолончель?
Вот что я на самом деле хотела знать!
Этот вопрос гудел в моей голове, как басовая струна. Он был важный.
И когда папа вернулся из моря, спеша занять место под зонтиком, я хотела тут же рассказать ему о своей находке. Но он приложил палец к губам и подмигнул мне.
— Мне кажется, тебе стоит припасти свой вопрос для ужина.
Меня это немного раздосадовало: я ждала его на берегу почти час. Неужели нельзя выслушать пару слов? Или хотя бы сказать, что он сам хотел спросить у Ивана Петровича? Но красные щеки и багровый