Дальше кое-что пошло не по плану.
Доброе утро
Мы проснулись в нашем номере очень рано: свежие, отдохнувшие и очень довольные. Мы — это я и мама. Папа как раз очень устал. Он полночи пытался разбудить своих слушателей.
Оказалось, колыбельная убаюкала не только снежного малыша, но и всех, кто пришел на концерт. И разбудить их было невозможно.
Папа хлопал в ладоши, прыгал, кричал. Объявлял бесплатную раздачу мороженого. А некоторым даже щекотал пятки. Но отдыхающие только переворачивались на другой бок и продолжали сопеть и храпеть.
В итоге папа унес нас с мамой в номер — «уволок добычу в пещеру», пошутил он. И задернул в фойе шторы, чтобы любопытные чайки не налетели на толпу спящих.
На завтрак ему совсем не хотелось идти — он толком не спал три ночи. И вдруг засобирался на пляж:
— Подремлю там под зонтиком.
Странный у папы получался отпуск.
Нам было его очень жаль. Поэтому мама пошла за ним на море, а я должна была на завтраке взять для него манную кашу и принести на пляж. Но кто же знал, что папу ждут в столовой. А его ждали. Вчерашние слушатели.
И когда я переступила порог большого, наполненного звуками и вкусными запахами зала, все взгляды достались мне. В два прыжка ко мне подскочил директор. Йети встали из-за стола и тоже пошли навстречу. Я испугалась, но тут снежные люди впервые улыбнулись. Зубы у них были белые, ровные и красивые — хоть в рекламе снимай.
В общем, все, кто попал на папин концерт, спали сладко и крепко, как в детстве. Все видели волшебные сны. В памяти ожили воспоминания о первой поездке на карусели, новогодней елке, любимом герое сказки или… идеальном розовом маникюре. И все были абсолютно счастливы.
— Гости из Сибири сегодня уезжают… Не даст ли ваш папа еще один вечерний концерт? — робко спросил Пленкин.
— Только если вы приготовите для него фонтан манной каши, — строго сказала я.
Йети и директор переглянулись и пропустили меня к столику у окна.
Плохая погода
На седьмой день нашего отпуска погода решила сделать перерыв и с самого утра начала портиться. Ветер с моря, выпятив грудь, толкал берег. Потом навалились густые, тяжелые тучи и начал капать дождь.
Выглянув с балкона, папа поймал носом пару дождевых капель. Махнул рукой и тут же скрылся из номера. Скорей побежал к фортепиано, понимаете? Мама посмотрела на сердитое серое море. Потом на дверь, которая медленно закрылась за папой. Тоже махнула рукой — совсем невесело — с потрескавшимся от морской воды и гальки маникюром. И тоже куда-то ушла.
Завтракать я отправилась одна.
Такое утро выдалось у меня впервые за долгое время, и я решила себе ни в чем не отказывать. Съела полтарелки овсянки, засыпав вторую половину изюмом и орехами, и выпила четыре стакана какао, а потом прошмыгнула в кинозал пансионата и взяла целое ведро карамельного попкорна. И спряталась с ним в библиотеке.
Но к обеду у меня возникло плохое предчувствие — то ли от грозы, то ли от битвы какао с попкорном в моем животе. Ноги сами повели меня на цокольный этаж. Именно там с первого дня, затаившись как дикий зверь, нас с мамой поджидала Лариса со своей парикмахерской.
Еще в начале коридора я почувствовала удушливый запах лака, масок для волос и какой-то цветочной воды. За стеклянными дверями слышалось жужжание-гудение, из которого, словно рыбки из сети, вырывались женские голоса. Аппарат для завивки — большая круглая кастрюля с креслом и лампочками — жевал чью-то голову. Из-под кастрюли струился розовый фартук и торчали в разные стороны руки и ноги. С розовыми ногтями.
Меня затошнило.
Но не зря же я пришла! Что-то важное ждало меня в этом логове лака и начесов. Поэтому я смело открыла дверь и сказала «здрасте». Шум стих. Только кастрюльный аппарат тянул свое урчащее соло, и гудел кран над тазиком для мытья головы. Из-за зеркал выплыла Лариса и распахнула для меня объятия. Я попятилась.
— Моя прелесть! И ты пришла! А твоя мама — тут как тут. Такая она у тебя прелесть!
Хозяйка парикмахерской подбиралась ко мне все ближе и ближе. Отступать было некуда. Я уперлась спиной в ручку двери и кивнула.
— Давай тебе челку сделаем? К первому сентября? Будешь самой модной девочкой в классе! — шипела Лариса. И ее челка тоже шипела, будто заколдовывая меня.
Мои длинные волосы опутали шею, умоляя оставить их в покое. Я закрыла лоб руками и в ужасе замотала головой…
— Люда! Люда, подойди сюда.
Мамин голос был совсем близко, но звучал как будто из глубины.
Под аппаратом для завивки волос сидела моя мама.
Лариса отступила от меня, но всего на пару шагов. Рядом с ней появились еще две женщины в розовом. Их глаза сияли. Одна держала в руках маникюрные ножницы, другая — кисточку для макияжа. Обе разглядывали мои ногти, щеки, ресницы и брови, выискивая изъяны и прицеливаясь. Дамы, остановитесь, мне тринадцать!
Тут аппарат для завивки зашипел, выпуская пар. Космическая кастрюля наконец-то оказалась на планете Земля и отпустила маму. «Не надо», — из клубов пара раздался мамин голос. Женщины в розовом сникли. У них даже ногти перестали блестеть. Но Лариса не сдавалась и робко, но хищно повторяла:
— А может… Может… — Она хрустнула пальцами с длинными ногтями. — Может, мы хотя бы вашего прелестного Аркадия подстрижем? Он у вас немного оброс.
Клубы пара рассеялись, и я увидела маму. В этот момент она сама могла подстричь кого угодно.
Папа теряет лицо
Прежде чем вы узнаете, что же с мамой сделали в парикмахерской пансионата «Морской», я расскажу вам историю.
Когда мне было четыре года, к нам в гости из Финляндии приехала мамина одноклассница Женя. В ее красивом пластиковом чемодане было много сокровищ: журналы с модными платьями «Беда», шоколадные кролики, мармеладные котята, червяки-тянучки, кукла Вамби и три банки крема «Неверя» — для лица, для рук и для тела. Крем, конечно же, предназначался для мамы. Она расставила эти банки по периметру квартиры, как охранные корабли в игре «Морской бой». Одна, со средством для лица, контролировала ванную. Другая, с кремом для рук, — кухню.