– Сегодня два года, как мы с тобой живем на два города.
– Я в курсе.
– А ты в курсе, что мы уже год как должны жить в Москве?
– Я в курсе.
– Меня твоя кочевая жизнь сводит с ума. Я должна как-то тебе за это отомстить.
– Как?
– Давай я заведу себе любовника.
– Моя рогатка бьет без промаха.
– Ой, как страшно. Лучше возьми нас с собой, мы тебе не станем мешать. Будем тихонько жить-поживать в твоем кабинете. Нас всего-то трое. Возьми нас, добрый человек, мы хорошие, мы тебе пригодимся. Будем тебе обеды на керосинке готовить и белье стирать.
– Мне не смешно.
– Мне тоже.
– Я опаздываю.
– Иди. Да, мы забыли, что сегодня не понедельник, а воскресенье. Значит, тебя не будет не пять, а шесть дней.
– Будешь ждать?
– Вот ты глупый.
До вокзала было всего ничего. Но вместо десяти отведенных самому себе минут он потратил на дорогу все двадцать. Только потому, что у городских бань он наткнулся на оцепление. Издалека было видно, что там работает оперативно-следственная группа, и он бы прошел мимо, не его это дело, но голос, знакомый с давних пор, громко окликнул его:
– Какие люди! Здравствуй, Андрей! Сколько лет, сколько зим!
Сапегин. Константин Михайлович. Криминалист. Уважаемый человек в управлении.
Маленький и толстый, как Винни-Пух, лысый, как бильярдный шар, с лапищами, способными согнуть любую железяку в бараний рог. Но не силой рук славился дядя Костя. Этот человек обладал феноменальной, просто пугающе феноменальной памятью. Спросите, что он делал, к примеру, в 1952 году 16 апреля, и он распишет этот день по минутам. Не только что делал сам, во что был одет, что говорил, чем питался и какая была погода. Он вспомнит дословно, что говорили ему люди, попадавшиеся ему в этот день, процитирует до последней строчки все статьи в газете, которую он читал в трамвае по дороге на работу, дословно воспроизведет все то, о чем говорили по радио.
А под хороший спор, когда на кон ставились большие деньги, мог постранично зачитать уголовное дело, проходившее через его руки лет сорок назад. Иди проверь! Проверяли. И точно, слово в слово. Даже подписи под фотографиями соответствовали. Но запустить механизм сверхпамяти можно было лишь при использовании катализатора, которым служила только водка. Ровно пол-литра. Ни граммом больше, ни миллилитром меньше. И чтоб из морозилки. И чтобы залпом. Еще тот аттракцион, на который сбегались все, кто знал и любил дядю Костю. А так просто Сапегин не пил. Не любил это дело. Потому и воспоминаниями делился скудно, редко и за мзду.
Он начинал осваивать азы профессии еще при Берии, когда Андрея и в проектах не было, за десятилетия прошел огни и воды криминалистики, на пенсию идти отказывался, хотя его никто туда и не гнал. Поди поищи такого второго.
Большаков сразу после окончания Харьковских высших курсов МВД СССР случайно с ним познакомился в УВД, в криминалистическом отделе, где оказался уж и не помнил по какой причине. То ли узнать итоги сложной баллистической экспертизы, то ли просто дактилоскопическое заключение на руки получить. Заглянул раз, пришел второй. И стал наведываться к тому и по делам, которые вел, и просто так, поговорить про тонкости профессии. Дядя Костя нос перед ним не задирал и, если не был занят, был очень гостеприимен. Чашка горячего чая и бутерброд с сыром всегда оказывались перед Андреем…
– Приветствую, Константин Михайлович!
Они обнялись и крепко пожали друг другу руки.
– Какими судьбами? Ты же вроде в Москве?
– В Москве. В главке. ГУБОП. А семья здесь. Отдохнул немного – и все, хорош, бегу на электричку.
– Покурим? Есть минутка?
– Конечно, запас имеется. А что тут у вас с утра пораньше?
– Все, что и раньше. Война. Двоих пришили в машине пару дней назад, а обнаружили только сейчас. Ночи холодные, вот и окоченели ребята капитально. Два железных дровосека…
– Что за люди?
– Да сопляки какие-то. Одному девятнадцать, другой только неделю назад паспорт получил.
– С заднего сиденья стреляли?
– Правильно. Откуда знаешь?
– Чего тут знать, когда все содержимое голов на приборной доске.
– Да, пораскинули мозгами ребята. Ха-ха.
– В гараж УВД повезете?
– А куда еще! Сейчас кран приедет, отгрузим как положено и вперед… Как-то надо пацанов отогреть… В последний раз… тепловыми пушками… Да что мы все о нашем дерьме… Ты там кем?
– «Важняк».
– Очередное дали?
– Куда там, дай бог если через год.
– А что по деньгам?
– Должностной оклад двести двадцать семь тысяч четыреста тридцать плюс за звание, выслугу лет, пайковые, ну, и за особые условия службы.
– Неплохо живете! Назад не собираешься? Хотя… Москва, она и есть Москва, столица мира.
– Ну, типа того.
– Может, ты и меня к себе заберешь на старости лет? Вдруг в вашем главке нужен умный и профессиональный специалист без вредных привычек? Молчи, сам знаю, там нашего брата – как тараканов в общаге. А я вдобавок еще и престарелый таракан. Будем здесь доживать, ждать своей порции дихлофоса.
– Вы сегодня второй, кто просится со мной на пээмжэ в Москву.
– А первый кто?
– Жена.
– Жена – это святое. А чего ее не захватил?
– Квартиру не дают. Все чего-то тянут, хотя обещали.
– Если обещали, значит, дадут. Когда-нибудь.
– Побегу я. Электричка ждать не будет.
– А что это ты по воскресеньям работаешь?
– Дежурный по главку, на сутки заступаю.
– Большой человек.
– Не больше вашего. Будьте здоровы, Константин Михайлович!
– И тебе, Андрей, не хворать!
Большаков прибавил шагу, оставляя позади себя Сапегина и всю его опергруппу, оцепление и машину «Жигули» девяносто девятой модели, из раскрытых дверей которой были видны силуэты двух молодых парней, сидящих на передних сиденьях. Лица покойников покрылись изморозью, переднее стекло – кроваво-белой кашей.
«Нехорошая встреча, – подумал Большаков, переходя на бег. – Покойники с утра пораньше – это не к добру».
* * *
В квартиру Виктор Степанов вошел первым, просчитывая каждое свое движение. Он говорил шепотом, чтобы не разбудить жену и детей:
– Сейчас налево, а потом по комнате на балкон. Смотри не топай. Я первый, ты за мной. Жалко, что фонарика нет…
Крепыш, которому это все было сказано, в ответ лишь мотнул башкой. Ему было не до разговоров. Приличных размеров полутуша теленка лежала на его плече. Ему бы впору было сбросить все на лестничной площадке да передохнуть, но спор есть спор. Так что мужик тяжело дышал, весь покрылся потом, лицо покраснело от натуги, но сдаваться он не собирался. Сам виноват. Нечего было