Сати
Я хожу по комнате кругами, не в силах остановиться. Обнимаю себя за плечи, будто пытаюсь удержать внутри ту бурю, что рвётся наружу. Пальцы невольно находят кулон из белого золота — один из многих подарков Валида на махр. Только остальные украшения я носила по праздникам или на светские вечера, на которых Валид обязан был присутствовать со своей супругой, и которые я так сильно ненавидела, но из-за любви к своему мужчине посещала.
Сейчас, оглядываясь назад, я отчетливо понимаю, что ломала себя и свои принципы, лишь бы угодить своему мужу. А он оказался жестоким предателем…
Но этот кулон стал для меня особенным и я практически никогда его не снимала. Сейчас же прикосновение к металлу обжигает. Я резко отдёргиваю руку, но не снимаю кулон. Не могу. Привычка сильнее меня.
— Сати, успокойся, присядь, — голос мамы звучит мягко, но настойчиво. Она сидит на диване, смотрит на меня с тревогой.
— Не могу, мам, — шепчу я, снова начиная ходить. — Я переживаю за отца. Он поехал к Валиду… Что, если он совершит глупость? Что, если возьмёт на себя грех? Валид не стоит этого, мама! Ты не должна была отпускать отца!..
Мама вздыхает, поднимается и подходит ко мне. Её руки мягко берут мои, она тянет меня к дивану.
— Как будто его что-то остановит… Если он решил отомстить Валиду, он это сделает, ты знаешь. А теперь присядь, доченька. Давай поговорим.
Я неохотно сажусь, всё ещё сжимая кулаки. Мама обнимает меня, накрывает пледом, как будто пытается защитить от всего мира.
— Ты должна успокоиться, — говорит она тихо, гладя меня по волосам. — Сейчас ты должна думать о ребёнке. Знаю, это сложно, но эти переживания не принесут ему пользы.
Её слова заставляют меня замереть. Рука сама тянется к животу — ещё плоскому, но уже хранящему в себе новую жизнь. Две недели назад я узнала, что беременна. Одиннадцать недель.
В памяти вспыхивают картинки: сначала я не говорила мужу о беременности по той причине, что накануне у него был важный проект и Валид помимо того, что работал по двенадцать часов, еще приходил домой и сидел за ноутбуком до утра… А потом я хотела, чтобы все было идеально: планировала сделать ему сюрприз: я бы заказала торт с розовым кремом, как мы бы откусили по кусочку и узнали пол ребёнка — всё как в тех глупых видео из интернета, которые я пересматривала тайком.
Но теперь всё это кажется насмешкой. Теперь я понимаю, что отсутствие времени Валида на меня и наш брак были лишь отговоркой. На Дину он спокойно находил время…
— Мам, я такая идиотка…
Голос ломается. Я закрываю лицо руками.
— Этот ребёнок оказался ненужным ему, мам. Как и я сама.
О, Аллах, как же мне больно, из меня словно живьем все внутренности вырвали. Всю прошлую ночь я плакала навзрыд и умоляла Аллаха забрать мою боль. Лишь бы он меня услышал…
Мама крепче обнимает меня, ее подбородок дрожит от подступающих слез, но голос звучит твердо:
— Это неважно, дорогая. Мы справимся без него. У тебя есть я и папа, мы всегда будем рядом.
— Я боюсь, — мой голос ломается, а в горле встает тугой ком, не дающий нормально сглотнуть. — Боюсь, что не справлюсь. Мам, мне никогда в жизни не было так страшно, как сейчас!
Я снова опускаю руку на живот. Там, внутри, бьётся маленькое сердце. Сердце, которое нуждается во мне. Сердце, ради которого я должна стать сильнее.
— Все будет хорошо, доченька, — мама еле сдерживает слезы. — Мы справимся.
Я закрываю глаза, пытаясь унять дрожь. В голове — хаос из мыслей, чувств, страхов.
Внезапно, как будто сквозь вату я слышу, как открывается входная дверь. Звук резкий, будто удар. Мы с мамой вскакиваем с дивана, прислушиваемся. Тяжёлые шаги. Я точно знаю — это отец.
Сердце бьётся так, что, кажется, готово выпрыгнуть из груди. Я смотрю на проём, не в силах пошевелиться. Мама рядом сжимает пальцы, её лицо — бледное, напряжённое.
Папа входит в гостиную. Мрачнее тучи. Его плечи опущены, но в глазах — не ярость, а что-то другое. Усталость и боль.
Я срываюсь с места, бегу к нему. Слезы уже текут по щекам, но я не замечаю их. Хватаю отца за пиджак, сжимаю ткань так, что пальцы белеют.
— Ты… ты убил его? — шепчу, едва слыша свой голос.
Он смотрит на меня. Медленно, почти устало качает головой:
— Нет.
Мы с мамой одновременно выдыхаем, как будто можно снова дышать.
Я вцепляюсь в пиджак отца сильнее, будто боюсь, что он исчезнет.
— Пожалуйста, — говорю надрывно, — забудь про кровную месть. Забудь про то, что произошло между мной и Валидом. Я… я хочу только одного — забыть его навсегда.
Отец молчит. Потом поднимает руку, гладит меня по волосам, приглаживая непослушные кудри. Его пальцы дрожат, как будто он боится прикоснуться ко мне.
— Моя милая девочка… — говорит тихо и улыбается сквозь усталость. В глазах — отчаяние и это пробирает меня до глубины души. — У тебя слишком доброе сердце для этого мира. Ты заслуживаешь счастья. А он… он не стоил ни одной твоей волосинки.
Я прижимаюсь к нему, прячу лицо в складках его пиджака. Запах отца — знакомый, родной — вдруг накрывает волной тепла. Я чувствую, как слёзы снова текут.
— Прости меня, Сати, — говорит папа.
Я поднимаю голову и сквозь мутную пелену слез смотрю на его расплывчатое лицо.
— Ты о чем, пап?
— Прости меня, родная, — его голос надрывается. Папа берет мою лицо в свои теплые ладони. Большой палец нежно поглаживает кожу моей щеки. — Это все из-за меня.
— Что ты такое говоришь, Рашид? — к нам подходит мама. — И что вообще произошло между тобой и Валидом?
Папа молчит. Он отходит от меня и буквально падает на диван.
Я смотрю на отца, и сердце сжимается. Его плечи опущены, голова склонена — он выглядит таким… сломленным. Таким не похожим на того сильного, уверенного в себе человека, которого я знала всю жизнь. Мы с мамой садимся рядом, не сводя с него глаз.
Он долго молчит, словно собираясь с силами. Потом начинает говорить — тихо, отрывисто, будто каждое слово — камень, который приходится поднимать из глубины души.
— Валид… он мстил мне. Всё это время. Его мать… она любила меня. По-настоящему любила. А я… я не оценил этого. Не ответил взаимностью.
Я чувствую, как кровь отливает от лица. В ушах — шум, будто море бьётся о скалы.
— Когда