Денис Старый, Валерий Гуров
Фаворит-10. Русская партия
Глава 1
Три вещи делают нацию процветающей и благоденствующей: плодоносная почва, деятельная промышленность, легкость передвижения людей и товаров.
Ф. Бэкон
Петербург.
15 мая 1736 год.
Пётр Иванович Шувалов с красными от недосыпа глазами стоял на сооружённой буквально двумя днями ранее деревянной сцене, выполненной по чертежам Александра Лукича Норова.
Вот ещё одно новшество, которое сперва было абсолютно непонятно, даже для уже готового на многое новое Петра Ивановича, сейчас, когда всё готово, кажется очень даже органичным и правильным.
В том, что можно назвать амфитеатром, но, правда, с большими допущениями, под крышей, чтобы и дождь не помешал собранию, на ступенчатых скамейках сидели более трехсот человек. Присутствующим приходилось плотно прижиматься друг к другу, чтобы не стоять рядом со скамейками, но сидеть на них.
А ведь когда Торгово-Промышленное товарищество объявило, что ждёт всех предприимчивых людей Российской империи в начале мая в Петербурге, да еще и некоторым были отправлены персональные приглашения, то отписались меньше ста человек, что непременно прибудут. И то, из этой сотни были те торговцы и начинающие промышленники, которые так или иначе связаны с Торгово-Промышленным товариществом.
Но вот прошёл слух, а вернее, его специально пустили, что торговых и промышленных людей собирает сам канцлер Российской империи, причём приставка «будущий» уже никем не использовалась.
Ну и, конечно же, распускались слухи о том, что если кто не приедет и не поклонится новому «хозяину постели» Елизаветы Петровны, а заодно и Анны Леопольдовны, матери должного родиться русского императора, то нахал, конечно же, поссорится с господином Норовым.
И все знали, что у Норова характер норовистый. Этот может и в Петропавловскую крепость заключить, если что не угодно. Самого Остермана скинул! А эта фигура казалась не потопляемой.
— А что же ему будет, коли он двух государынь греет с собой! — перед началом открытия праздника торговли и промышленности, как это называлось, между собой разговаривали два купца и начинающих промышленников: Мясоедов и Колыванов — старые конкуренты, у которых, впрочем, конкуренция никогда не выходила за рамки почти что дружеского соперничества. Они даже и породниться детьми успели.
Может, потому и говорили о таких крамольных вещах, за которые и сосланными можно оказаться, что знали друг друга и понимали, что разговор этот не уйдешь другим ушам.
— Силён, небось, Норов, что аж двух цариц, да ещё и жёнку свою ублажает… Такой муж и добре, что канцлером будет. Ну не бабам же власть отдавать всю! И наш он, русский, хоть бы не немец, — отвечал своему приятелю и свату купчина Никита Иванович Колыванов.
— Говаривают, что из шведов он. Но я не верю. Бил жа шведа крепко. Еще говаривали, что татарин крымский… Так как такое может быть, коли он жа и Крым брал, — говорил Илья Фомич Мясоедов.
Но далеко не все были уверены в том, что Норов пробился на вершину власти исключительно через постель. Распространялись и другие слухи, подкреплённые в том числе и статьями в газетах, и действительно делами будущего канцлера Российской империи.
Если тот же Остерман казался лисом, хитрым, забившимся в свою нору и нос оттуда не кажущим, и никто не знал о том, что Андрей Иванович Остерман на самом деле когда-то был и военным, и даже пиратом, то вот о новом канцлере, как о военном знали все.
Конечно же, знали и о том, что именно он спас Петербург от нашествия шведов. Так что петербургские купцы и промышленники либо сами прибыли на это празднество, либо же прислали своих представителей. Уже в благодарность за спасение.
А вот другие, до сих пор пребывающие в столицу на такое большое мероприятие, спешат ровно после того, как узнали, что праздник-то устраивает сам канцлер. А он, если пожелает, так любого за пояс заткнёт, ибо славный среди военных и «ночная кукушка» в постели с царственными бабами.
— Други моя, братья и сёстры во Христе! — начинал свою длинную и, возможно, пламенную речь Пётр Иванович Шувалов. — Собрались мы, кабы сдвинуть промышленность и торговлю в России…
Шувалов говорил и говорил, но постепенно понимал, что его речь и его слова как-то не сильно впечатляют людей. Всё же Пётр Иванович не столько оратор, как администратор и управленец. Красиво умеет не говорить, а указывать своим подчиненным.
— Каждый из вас сможет узнать о том, что будет происходить на нашем празднестве, — не прочитав и половины своей заготовленной речи, Пётр Иванович свернул её и решил перейти уже к непосредственному деловому общению, в котором он был большим мастером, чем в красноречии.
Программу и план мероприятий первоначально планировалось выдать каждому. Распечатали сто пятьдесят экземпляров. Но сейчас, учитывая то, что уже больше трехсот человек прибыло на открытие праздника, конечно же, всем не хватает.
Уже скоро Шувалов сошёл со сцены, уступая место актёрам. Конечно, общество собралось такое, что спектакль не покажешь, да и многие песни не споёшь. Это в такую новинку, что многие и разбежаться могут, устрашаясь гнева Господня.
Поэтому репертуар саксонской труппы, которая прибыла в Петербург и уже здесь обосновалась, тщательно подбирался, чтобы ни у кого не вызвало оторопи от того, что может происходить на сцене. Они показали сцены из Библии, да спели нерелигиозных пару песен.
— Ой, цветёт калина в поле у ручья, парня молодого полюбила я… — а это уже исполняли песни девицы из только-только начавшего формироваться Русского театра.
Причём тут бы добавить ещё слово «народного». Но пока с такой формулировкой театр будет звучать как «мужицкий». И дворяне, да и мещане, которые и смогут платить за билеты, когда театр разразится представлениями, туда просто не пойдут. Ну не мужики же они!
Так что ещё многое придётся менять в Русском государстве, и отношение к слову «народ» тоже должно измениться.
Илья Фомич Мясоедов и Никита Иванович Колыванов смотрели на то, что происходит на построенной площадке, и диву давались. Где же таких голосистых девок-то понабирали? Да еще и… сочных.
— Ох, глянь, кака румяна! — сказал Мясоедов и разгладил свою бороду.
А взгляд был таков, будто бы прямо сейчас собирается ударить во все тяжкие грехи. Да и ударился. Илья Фомич такой…
— Ты не о том думай, сват, а разумом своим пораскинь! Да, может, пошли бы мы с тобой быстрее на ту выставку. Вот пока тут на девок румяных глазеть все будут, мы на выставке