И вот, час расплаты настал! На утреннике Вовочка, взгромоздившись на табурет, прокашлялся и, глядя в заинтересованные лица детей и гостей, запел:
— Расцветали яблони и груши,
Поплыли туманы над рекой.
В детский сад отправилась Катюша,
Да гостинцев принесла с собой.
Выходила, песню заводила,
Про тётю Дашу, что ворует всё.
Про тётю Галю, что всех обделила
И домой продукты все несёт.
После второго куплета Ирина Фёдоровна поняла — что-то не то поёт этот Вовочка. Оборвала музыку, подошла к солисту и попыталась стащить его за ухо с табурета:
— Ты чего, засранец, поёшь? — она и забыла, что в зале не одни дети. Родителей было немного, но они были. И чей-то грузный папа громко возмутился.
— Что вы делаете? Это правда, малыш, о чём ты поёшь? — обратился он к Вовочке.
Тот серьёзно кивнул.
— Пусть поёт! — как отрезал этот папа.
И хотя Ирина Фёдоровна в знак протеста отказалась аккомпанировать, Вовочка справился сам, гордо выводя рулады.
— Расцветало импортное кофе
Ярким цветом жадности большой,
И тётя Даша по-тихому в кармане
Забирает баночки домой.
Дефицитом сделалась сгущёнка,
И тётя Даша её не выдаёт,
Не желает баловать ребёнка,
Но по блату нянькам раздаёт.
Ой, ты, песня, песенка девичья,
Ты лети от детсада далеко,
Там тётя Даша сладкое хомячит,
А нам на полдник только молоко!
Пусть она услышит, как скучаем
Мы по маслу, мясу и фруктáм.
Пусть увидит, чем тут нас питают,
Что осталось нашим детским ртам.
Передай подружкам и ребятам,
Что в детсаде нашем — плач и стон,
Что тётя Даша — злее супостата,
А тётя Галя — просто Ку-клукс-клан!
Когда последний звук песни затих, в зале воцарилось ледяное безмолвие. Лица воспитательниц и нянечек выражали ужас — актёров среди них не было. А у заведующей, тёти Даши, казалось, под напором гнева вот-вот лопнут сосуды в глазах.
Но дети… Дети, подхваченные ветром бунта, начали подпевать! Сначала тихо, нестройно, а потом всё громче и увереннее. «Расцветали яблони и груши…» — неслось над детским садом, словно приговор коррупции и несправедливости.
Перепуганная тётя Даша попыталась остановить этот хоровод крамолы, но было поздно. Песня, словно заразная болезнь, охватила весь детский сад, вырвалась на волю, достигла ушей родителей, которых в этот день на утреннике не было.
На следующий день в детсад нагрянула комиссия из РОНО. Тётю Дашу, как подгнившую редиску, выдернули с корнем, а тётю Галю отправили на курсы повышения квалификации. С глаз долой, как говорится.
А Вовочка? Вовочка, словно маленький революционер, стоял в углу, как памятник самому себе, с гордо поднятой головой. Он знал — песня, подобно правде, всегда пробьёт себе дорогу. И пусть «лес рубят — щепки летят», главное, что справедливость, хоть и на короткий миг, восторжествовала в отдельно взятом детском саду «Солнышко». И всё это благодаря едкой иронии и гению маленького Вовочки, чья «Катюша» заставила содрогнуться мир детсадовской коррупции.
Первый раз в первый класс
Вовочка стоял перед шкафом, разглядывая висящую на плечиках школьную форму. Да, он хотел в школу, но форма ему не нравилась.
— Тюремная роба, — презрительно процедил он сквозь зубы, называя так костюм из тёмно-синего грубого материала. — «Все так ходят!» — передразнил маму. — Как стадо баранов, — но понимал, что лучше уж эта невыразительная куртка, чем те порядком изношенные вещи, которые он любил. Да и зачем бунтовать из-за ерунды? В такой малости можно и уступить. Завтра в школу. В преддверии этого события Вовочка не трепетал, как лань перед хищником. Его душа не знала страха, только голодное любопытство. Он знал, за чем шёл: тёти Зининых книг не хватало для полного образования. К школе он готовился, как к штурму Зимнего дворца.
Первого сентября уроков не было, только торжественный сбор. Солнце светило и грело, даря последние жаркие лучи уходящего лета. Школьный двор раскрасился золотыми заплатами из-за тени от высоких деревьев, частично скрывавших солнце. А Вовочка опоздал. Они с мамой растерянно смотрели на спины высокорослых старшеклассников, не зная, куда им примоститься. Вовочка сказал:
— Ты иди, я сам. Я маленький, пролезу.
Где его будущий класс, ему было неведомо. В обнимку с пахучим букетом георгинов, размером почти с него самого, он стоял на пороге новой жизни, вцепившись в стебли, словно в спасательный круг, готовый с головой нырнуть в незнакомый океан знаний. Но куда нырять-то? Вовочка огляделся. И впереди, и с боков шевелилось море голов, многие с белыми бантами, но все были выше него, и заглянуть через них не представлялось возможным.
Его маленькое сердце забилось, как барабан перед битвой. Он начал толкаться в строю, словно колючий перекати-поле на ветру, стремясь пробиться вперёд, увидеть больше, впитать в себя весь этот огромный океан эмоций.
— Ну, ёлы-палы, как тараканы в ботинке! Дайте протиснуться, а то я как Ленин с броневика щас речь толкану! Ишь, понавырастали, динозавры недоделанные! Думаете, если выше метра с кепкой, значит, можно на остальных плевать с высокой колокольни? Щас я вам устрою Кузькину мать! Тоже мне, герои труда!
Протолкнувшись к заветной линии относительной видимости и примостившись с краешка к другим таким же маленьким ребятам, Вовочка замер. Линейка дышала торжественностью. Девочки в белых фартуках! Развивающиеся на ветерке красные галстуки! Мальчишки-старшеклассники с комсомольскими значками на груди, стоявшие в шеренге рядом, гордо возвышались над первоклашками, казавшимися робкими детсадовцами. Он увидел впереди выступавшего директора и группу стоявших рядом учителей.
Вовочка вертел головой, стараясь поймать каждое слово, каждый жест, но и разглядеть тех, кто стоял, окружая площадку. И тут он, не рассчитав траекторию вращения, врезался лбом в задницу застывшей сбоку десятиклассницы.
Эффект был ожидаемым. Десятиклассница ойкнула, обернулась и грозно посмотрела на Вовочку сверху вниз.
А Вовочка, потирая ушибленный лоб и не теряя фирменного чувства юмора, отрапортовал во весь голос:
— Извините, товарищ! А чё тут дают? И когда уже Брежнев приедет? Надоело на ваши задницы смотреть, как в очереди в мавзолей!
Линейка замерла. Директор закашлялся. Родители ахнули. Десятиклассница покраснела, как пионерский галстук. А Вовочка, словно ураган, понёсся вдоль окаменевшего строя толпы, выкрикивая:
— Коммунизм — это молодость мира, и его возводить молодым! Даёшь пятилетку в четыре года! Кто не с нами, тот под нами!
В конце торжественной части, когда символический колокольчик затрезвонил о начале учебного года, Мариванна смотрела на своих новых птенцов. Она ещё не ведала, что принёсший переполох мальчик тоже окажется среди