Дядя Толя, до этого момента бывший пусть и грустным, но всё же обычным пьяненьким рассказчиком, вдруг изменился. Его вечно подрагивающая улыбка исчезла. Лицо стало серым, пергаментным. Морщины прорезались глубже. Он смотрел на синий забор, но видел что-то другое. Страшное прошлое.
— Нашли только под утро. Там же, на территории завода. Забор тогда весь в дырах был. Да и кто будет воровать кирпич? Его не особо-то и охраняли. В центре, на транспортной развилке, Её… кто-то изнасиловал и убил. Шею сломал. Просто… как кукле.
Он замолчал, и в этой тишине был слышен только шелест кисти по дереву и далёкий крик какой-то птицы над озером.
— Вот и всё, — глухо сказал он. — Не стало её. И в тот же день, в тот же час, как будто что-то в нас во всех сломалось. Во всём поселке. Улыбки исчезли с лиц, люди перестали смеяться на улицах. Говорили шёпотом. Шутка ли… такое событие! Оно не просто потрясло всех. Оно… как-то раздавило нас.
— Как проклятие?
— Что? Не знаю, не перебивай, Вадимка. Потом Витька запил по-чёрному. Еле откачали. А потом завод закрылся, но это уже из-за директора. Работы не стало, у совхоза дела пошли плохо. Народ начал уезжать. Кто в Краснодар подался, кто ещё куда. Председатель поссовета, хороший мужик был, тоже запил, через пару лет его сняли, а там он уж и на тот свет отправился. Это вот… это как ты говоришь. Чёрное событие, которое было в самом начале. Та самая первая трещина. Насчёт проклятия… Если бы я верил во всю эту мистику, я бы сказал, что она, умирая, прокляла нас всех. Всё это место.
— Не она, — тихо поправил я, скорее для себя, чем для него. — Не она. А факт её убийства. Он… осквернил эту землю, а может и конкретное место…
Я запнулся. Я не мог сказать ему вслух того, что мгновенно понял. Это убийство, это насилие, совершенное на территории завода — сердца поселка, было не просто трагедией, а таким мощным горем, бедой, что запустило ритуал. Сознательный или случайный — не важно. Он осквернил «источник». То самое место силы, которое кикимора Тамара назвала «колдун-камень». Я не знал, существует ли он или нет, но это не важно. Но я теперь точно знал, что случилось. Вместе с убийством девушки была убита сама душа этого места. Они отравили воду у самого её истока. И всё, что происходило потом, развал завода, пьянство, отчаяние, появление сектантов — было лишь медленное мистическое эхо, мучительное умирание осквернённого, отравленного организма.
А я, Водяной, дух воды, принимая эту самую отравленную воду, становясь в центре озера, становясь её частью и разумным началом, был призван волчком для того, чтобы стать её последним могильщиком и самому пропитаться скверной, либо… чтобы попытаться её излечить.
— А убийцу нашли? — спросил я, заранее зная ответ.
Дядя Толя отрицательно покачал головой и остаток коньяка выпил залпом, как стакан самогона.
— Тех двоих утырков нашли, даже судили за драку, но… Дали им по году, мы про них больше и не слышали. Главное, что они того «третьего» толком и не знали, ни имени настоящего, ни адреса, ничего, только погоняло его «Монтана».
— В честь джинс?
— Ага. Тогда так многих звали. Они просто выпивали время от времени в барах райцентра, там и познакомились. В общем, времена были такие… Милиция не больно-то и напрягалась, сколько Витька ни бился. А потом он запил, в общем, убийца так и не был найден. Он, когда выпивал, твердил «змейка, змейка».
— В истории была змея?
— На шее под ухом того третьего вроде бы была татуировка «змейка». А может и не была, кто ж его знает, может, попутал он. Никого не нашли, не арестовали, ушла змейка, уползла.
В тишине я закончил красить забор и калитку, отдал дяде Толе остаток коньяка и проводил до мотоцикла.
Вечером в одиночестве готовил на старой плите картошку с ароматным подсолнечным маслом. Холодильника у меня не было, как не было и возможности покупать и хранить мясо. Ладно, всему своё время.
Телевизор не работал, я потратил некоторое время на попытку его наладить, но в итоге принял решение его в ближайшее время выбросить.
* * *
Вчерашний разговор с дядей Толей оставил на душе тяжёлый, илистый осадок. История об убитой девушке, о сломанном будущем целого посёлка, легла ещё одним тёмным камнем на дно моего сознания.
Утром я проснулся с чувством, будто сам захлебнулся этой старой болью.
Позавтракал яйцами и вчерашней картошкой, вышел на улицу, вдыхая запахи трав, озера и… дешманских папирос. Которые курил, сидя на лавочке у своего крыльца, дед-сосед, распространяя вокруг себя клубы дыма.
В деревне не бывает ситуации, когда запаха нет. В деревне пахнет (а иногда и воняет) постоянно.
На почте Мария Антоновна уже рассортировала корреспонденцию и смерила меня строгим взглядом:
— Ну что, почтальон Печкин в молодые годы, готов к трудовому подвигу?
Она с грохотом опустила на стойку стопку писем и пару газет.
— Мария Антоновна, я думал, хотя бы Вы не будете меня дразнить. Вы же сама почтальон!
— Я не могу быть Печкиным по половому признаку. Но постараюсь свой сарказм держать в узде. Так что, готов? Так пионеров спрашивали.
— Ну, раз спрашивали, то «Всегда готов!», — буркнул я, засовывая почту в свою брезентовую сумку.
— Сегодня у тебя спецзадание, — она извлекла из-под прилавка небольшую, но увесистую картонную коробку, обмотанную бечёвкой. — Бандероль. Отвезти надо аж на Пескосклад.
— Куда? — я не помнил такого названия на карте.
— Пес-ко-склад, — по слогам повторила она. — Это не совсем в посёлке. Одинокое строение, в полях стоит. Открывай свою карту.
Я открыл.
— Вот оно, — она ткнула мозолистым пальцем в безликую точку в полях, к северу от посёлка, — Но адресно к нам относится. Там добыча песка из карьера для строительства дорог. И никого там никогда не бывает, но сторож живёт, как рак-отшельник. Он регулярно туда то книжки себе, то запчасти какие-то заказывает.
— Ээээ… Это же по стороне завода? И как туда добираться?
— Пока ты «Буханку» не наладил, на своём стальном коне, — она кивнула на мой велосипед. — Почти как «Ария» пела… Делай всё, что по душе, на своём стальном коне… Ну, в твоём случае не совсем всё, что поделаешь? Короче, поедешь в сторону трассы, повернёшь вдоль второй лесополосы, так ты попадёшь на дамбу. По дамбе, переедешь на ту сторону. Там ещё двойная береза растёт. И оттуда прямо, выкатишься на пригорок, оттуда в поле и виден Пескосклад.