Как только он ушел, старик, она соскочила: «О о, ты седни опять пришел ко мне!» Как только скопила — круг перескочила, скочила — второй перескочила и скочила — третий перескочила круг. И потом давай на ним одежонку рвать, всю эту одежонку изорвала, напалась на ним тело глодать. Он все стоит, читат. Как петух запел, она повалилась, он ее поймал: «Хватит, — гварит, — шалеть, вставай, богу молися». Все ее держал, покуда третий петух не запоет. Как третий запел, он тогда стал одежу спрыскивать на себе (эти ремки-то собрал) мертвой водой, а потом живой, и сделалось все такое же, как было, все срослось. Ну и стоят.
А царь говорит: «Идите, слуги, отворите, кости уберите, кровь замойте». Слуги пришли, они обои стоят живы. Слуги побежали к царю. Царь прибегат сам. Сейчас их увел, веселым пирком за свадебку. «Я тебя женю, что дочь живой сделал, и на царство нацарю». Сейчас их повенчал. Надо свадьбу гулять, а Василий говорит: «Нет, у меня еще дедушка есть». Царь запряг им карету. Василий и поехал к дедушке, падат на колени пред ним: «Извини, што я у тебя не спросился, взял да женился». А дедушка ему и говорит: «Да, — гварит, — она тебе еще не жена». Взял ее шашкой пересек напополам, эту Марфу-царевну. Ну из этой Марфы-царевны ползло сколько червяков, жужелок, мышей и всякого сраму (раз уж она людей и все ела); как все то выползло, она обернулась золотым веретешком, а дедушка переломил его, конец — перед себя, а пятку — за себя: «Передо мной, — гварит, — будь Марфа-царевна, а за мной — пара коней вороных и карета золота». Ну и вот он тогда, дедушка, сказал: «Теперь тебе действительно жена», а сам обернулся голубком и полетел на небеса.
Василий остался с Марфой-царевной, сяли в карету и поехали обратно к царю. Там свадьбу отгуляли, и он на царство нацарился и мать к себе достал, стал жить и живота наживать.
Хитрый Васька
(Указатель № 950. Использованы также сюжетные мотивы № 1525 Д и 1525.1)
или-были два брата — один бедный, другой богатый. У бедного было три сына. Ну и богатый говорит старухе: «Старуха, чо же, нам надо которого племянника взять в сыновья, подписать ему домашность, чтобы нас допоил, прокормил». А старуха и говорит: «Ну дык чо, давай, старичок». Он и говорит: «Давай я их испытаю, повожу, поезжу с имя, узнаю, какой каким ремеслом будет заниматься».
Ну вот запрягат коня — там в телегу, в ходок ли, приёзжат, в телегу садит, и поехали с им в поле, по лесу, и ездит, племянник ничо не говорит.
И потом уж вечер сделался. И заехали на плохую гриву. Он и говорит: «Дядя, дядя, вот пашню-то пахать». Богатый привозит его домой и говорит: «Братан, этот будет у тебя пахарь».
Ночевал, назавтра лошадь запрягат, приезжат, другого садит, повез. Возил, возил день, вечер доспелся, заехал в рощу. Он и говорит: «Дядя, дядя, кака рошша-то, вот бы дома строить». Привозит дядя домой и говорит: «Этот, братан, у тебя плотник будет».
Назавтра запрягат лошадь, садит племянника и этого повез. И вот недалеко отъехали от деревни, мужик козла ведет на базар продавать. Он и говорит: «Дядя, дядя, давай у мужика козла украдем». Он отвечат: «Дурак, как же мы воровать будем? Ведет мужик козла в руках, а мы украдем». А он и говорит: «Дядя, опережай маленько». Опередили, он взял сапог в грязь вымазал и на дорогу положил, сами в лес отворотили. Ну мужик довел до сапога и говорит: «Эх, сапог-то какой хороший, взял бы его, да он один и в грязи». Взял да бросил его. Как ушел с виду, они подъехали, сапог взяли, племянник обшоркал, на ногу надел. Объехали его, он опеть взял сапог с другой от ноги бросил на дорогу, и опеть в сторону скрылись. Этот с козлом-то пришел и говорит: «Ты, смотри, опеть сапог, тот — с той ноги, этот — с другой. Да и тот недалеко, сбегаю». Взял в кустики привязал козла-то и сапог положил и побежал за тем сапогом. А они в это время выехали, он сапог надел, и козла положили и уехали.
А тот бежал, бежал, сапога не нашел, и козла нет, и остался ни при чем.
А этот племянник и говорит дяде: «Ты говорил, как украсть, вот и украли. Тебя самого-то учить надо». Ну он и говорит: «Давай, дядя, сворачивай, вот тут избушка полевая, там никого нету-ка, мы заколем, сварим и наедимся».
Приехали к избушке, дядя заколол козла. Там было ведро, оммыли козла, приставили в ведре варить. Дядя в избушке варит, а племянник вышел на улку, взял на чо-то повесил козлиную шкуру, взял тычину матерушшую и давай тычиной этой хлопать по овчине. Хлопат да во все горло кричит: «Я козла украл, а дядя заколол! Я козла украл, а дядя заколол!» А дядя выйдет из избушки: «Васька, не реви. Будешь реветь, нас заберут и в тюрьму посадят». Сам думат: «Беда». Унимал, унимал его, видит, не униматся. Недалеко был камыш, болото, дядя-то убрался да в камыш сял, спрятался: хоть заберут, да не его. Племянник видит, што он спрятался, перестал реветь, перестал овчину хлопать, зашел в избушку, видит, что козел сварился. Он сял и давай наворачивать. Только остались косточки да хрящики не догложены, ножки да рожки.
Дядя видит, што все затихло, приходит: «Ты чо, Васька, все съел, мне даже ничо и не оставил хорошего мяса». — «А кто, — гварит, — тебе велел убегать». — «Как не убежишь, вон чо кричишь». Поел, сял. Он: «Ну чо, дядя, наелся?» — «Наелся». — «Поедем. Вон в той деревне барин, у его есть златогривый конь,