— И грамоты есть?
— Кветан, у твоего цеха есть грамоты? — переадресовал Николай мой вопрос дальше.
— В этом году — пять, Владыка! — отрапортовал начальник цеха и вдруг как-то резко изменился в лице, после чего хлопнул себя ладонью полбу и заорал: — Дя-а-ака!
Буквально через секунду после этого вопля к нам подскочил худенький мальчишка лет десяти с веснушками и рыжими кудрями и уставился на Кветана.
— Дяка, ну-ка бегом принеси гостям бодрящего отвару! — приказал начальник цеха пацанёнку, а когда тот умчался, Кветан обратился к Николаю: — Как я сразу не догадался, вы же, поди, с дороги. А отвар у нас бодрящий, вкусный. Жена моя его варит по особому рецепту из северной мяты, сушёного зверобоя и кореньев редких. Испей с дороги, Владыка, и вы, гости дорогие!
Николай кивнул, давая согласие, и Кветан аж засветился от радости. Чтобы не терять время, пока Дяка бегает за отваром, мы подошли к одному из мастеров-запасников. Тот как раз заканчивал формирование шара. Он плавно двигал руками, собирая и уплотняя последние нити энергии. И вот очередная искра магии влилась в форму, ярко вспыхнула, и перед мастером в воздухе уже висел не просто красивый магический шар, а законченный запас.
Шар был красивый, плотный, идеально круглой формы. Снаружи белый, непрозрачный, напоминающий матовое стекло, но внутри были заметны слабые, едва различимые перламутровые переливы, будто в глубине медленно двигались световые волны. И от этого казалось, будто шар едва заметно дышит.
Мастер-запасник, завершив работу, выдохнул и тут же повернулся к нам, поклонился и восславил Владыку. Николай ответил ему коротким кивком, после чего осторожно поднял на ладони шар и поднёс его поближе ко мне и Добрану, чтобы мы могли получше рассмотреть свежеизготовленную магическую «батарейку».
— Вот это и есть тот самый обычный запас, — сказал он. — Который почти всё в нашем мире питает и служит средством платежа.
— Немаленький, — отметил я.
— Сжать её до размеров горошины не проблема, — ответил Николай. — Этим обычные сильные чаровники занимаются. Они в другом месте сидят, к ним относят уже готовые запасы, и они их сжимают.
С этими словами Владыка передал шар мужичку, который стоял неподалёку и, судя по виду, только этого и ждал. Мужик бережно принял запас и сразу же быстрым шагом куда-то его понёс.
— А как червонные и золотые запасы генерятся? — поинтересовался я.
— Они не генерятся, — ответил Николай. — Их тоже делают чаровники из обычных.
Он хотел ещё что-то сказать, но в этот момент прибежал Дяка и принёс на большом деревянном подносе четыре чашки, пузатый глиняный чайник и тарелку, на которой горкой лежали сушки и пряники. Поднос он поставил на небольшой рабочий столик у стены и, не задерживаясь ни на секунду, убежал обратно. А Кветан взял чайник, разлил густой тёплый отвар по чашкам и, чуть наклонив голову, сказал:
— Угощайтесь!
Владыка Севера взял чашку первым, сделал небольшой глоток. А Кветан смотрел на него так, словно этот момент для начальника цеха был важнейшим в жизни, глаза у мужика буквально светились от счастья. Я тоже взял чашку и кивнул Добрану, предлагая последовать примеру. Сделал глоток. Отвар оказался неожиданно приятным: густым, тёплым, насыщенным.
Холодящая свежесть местной мяты, глубокий травяной тон зверобоя и терпкая сладость от тех самых редких кореньев — всё это прям идеально сочеталось. Напиток согревал, но не обжигал и оставлял мягкое, приятное послевкусие. Добран взял свою чашку и, не стесняясь, прихватил большой пряник. Кветан тоже пригубил свой отвар и, чуть смущённо улыбнувшись, сказал:
— Прямо сейчас обед начинается. Приглашаю Владыку и его гостей отобедать со всеми.
Николай кивнул, но ответил при этом отказом:
— Благодарю, но времени нет.
Едва он договорил, как по всему цеху разнёсся гул — протяжный, низкий, будто кто-то ударил по длинной металлической балке или гонгу. Несколько человек сразу же оставили свои рабочие места и направились в сторону выхода. Николай допил остаток отвара, поставил чашку на столик и, глядя в сторону выходящих на улицу мастеров-запасников, пояснил мне:
— Столовая в другом здании.
— А как же те, кто недоделал запас? — спросил я.
— Сигнал оповещает о том, что обед готов, а не о начале отведённого времени на него. По мере завершения работы над текущим запасом каждый мастер будет идти и обедать. Их никто не подгоняет.
— Условия труда у них просто отличные.
— Никто пока не жаловался, — сказал Николай и, повернувшись к Кветану, добавил: — Ты тоже иди обедай.
Кветан заметно расстроился, ему не хотелось оставлять столько важного гостя, но перечить он не посмел — склонил голову и тоже направился к выходу. Когда он отошёл от нас достаточно далеко, Николай сказал:
— Видели бы вы, в каких условиях работают те, кого поймали огневики. Там просто кошмар. Без выходных, по восемнадцать часов в день. И так до конца жизни.
— Это ужасно, — только и мог я на это сказать.
— Это рабский труд в лучших традициях английских и голландских мануфактур семнадцатого-восемнадцатого веков, — произнёс Николай, не особо переживая, что Добран услышит незнакомые ему слова. — А у меня рабочий день всего двенадцать часов и есть один выходной. Все мастера-запасники живут в хороших условиях, в общежитиях по четыре человека в комнате, и имеют возможность жениться. Семейные получают небольшие избы, где могут вести нормальную жизнь. И детей у них здесь никто не отбирает, в отличие от огневиков.
— На фоне огневиков и двенадцатичасовой рабочий день не страшен, — заметил я.
— Не надо тут иронизировать, — сказал Николай, посмотрев на меня, как на человека, который не до конца понимает реалии мира: — В Девятикняжье у крестьян и мастеровых иной раз и четырнадцать — шестнадцать часов норма. А здесь всего двенадцать, и два полноценных перерыва на поесть в это же время входят. И от работы до дома двадцать минут идти.
— Так-то да. Не поспоришь, — согласился я.
Добран в этот момент чуть отошёл в сторону и полностью сконцентрировался на втором прянике. Воспользовавшись этим, Николай слегка наклонился ко мне и почти шёпотом, чтобы никто не услышал, сказал:
— Здесь не наш с тобой родной двадцатый или твой двадцать первый век на Земле. Тут у народа главное счастье: не помереть от голода и не быть убитым или