Тот с криком ужаса кубарем скатился по лестнице.
Басманов вытер саблю о кафтан мертвого дьяка.
«Может быть, пока еще не все потеряно, – подумал он. – Лучшая защита – это нападение. Сейчас нам важно не оказаться в жалком положении обороняющихся. Надо действовать, с мечом в руках напасть на мятежников. Авось те испугаются, поймут, что с великим государем Дмитрием Ивановичем такие вот лихие шутки не проходят».
Царица Марина с испугом глядела на труп, валявшийся у дверей ее спальни. Она дрожащим голосом попросила боярина убрать его. Басманов не нашел ничего лучшего, как выбросить тело дьяка Тимофея Осипова в окно, в ноги вооруженной толпы, окружившей дворец.
Он хотел напугать народ, заставить его одуматься и разойтись подобру-поздорову, а добился совершенно обратного. Вид окровавленного тела разгневал и возбудил толпу. Мятежники пошли на штурм дворца.
Лжедмитрий, прекрасный воин, хотел своей смелостью, явленной на деле, остановить мятежников.
Он выхватил у одного из немцев-стражников саблю, вышел навстречу мятежникам и крикнул:
– Предатели!
Появление царя не остановило и не напугало толпу.
Самозванец и Басманов с саблями наголо встали в дверях спальных покоев, всем своим видом показывая, что будут драться насмерть.
– Я вам не Борис Годунов, слабый и ничтожный воин, трусливый правитель, которого вы все предали. А теперь меня, природного царя предаете. Не выйдет, злодеи!
В этом отчаянном крике толпа услышала что-то страшное, совершенно запредельное. Мол, а вдруг мы и вправду убиваем природного царя, а не какого-то самозванца? Народ отпрянул от царя и замер, затаил сдавленное дыхание в томительном ожидании.
В те мгновения в голове у Лжедмитрия возникла мысль, которая ничем не могла ему помочь:
«Как жаль, что мне даже здесь и сейчас нельзя открыться, сказать мятежникам, что я настоящий сын Ивана Грозного, пусть не воскресший Дмитрий, а все же природный царь из рода Рюриковичей».
Испуганная толпа безмолвствовала, готова была пойти на попятную, томительно ожидала чего-то неизвестного.
Самозванец видел перемену настроения взбунтовавшегося народа и с ужасом вспоминал об упущенных шансах, своих роковых ошибках во взаимоотношениях с теми же думными боярами. Он давал им возможность изобличать себя во лжи, которая была извинительной ему по одной причине, о которой те не ведали. Да, заговорщики-бояре как-то догадались или кто-то их надоумил, дал неопровержимые свидетельства того, что на престол взошел не царевич Дмитрий, Божьим соизволением уцелевший в Угличе. Но ведь он и вправду настоящий природный царь, сын Ивана Грозного. Это его мелкое лукавство как-то переросло в панибратство с думными боярами, позволявшими себе укорять своего государя, обвинять его в подлой лжи, недопустимой в великих делах государевых.
– Я вам не Годунов, – еще раз крикнул Лжедмитрий в испуганную, онемевшую толпу.
– Ты хуже Годунова, еретик и самозванец Лжедмитрий, – громко ответил ему думный дворянин Михаил Татищев, первым пришедший в себя.
– Если ты такой смелый, то выходи против меня, природного государя, которого тебе вздумалось назвать еретиком, – презрительно бросил Татищеву Лжедмитрий. – Или трусишь, изменник, вместе с Шуйским, который на соборе испугался, отказался сойтись со мной в открытом диспуте. Зря я его тогда помиловал! Надо было и Василия, и тебя, Михаил, к ногтю придавить, как вошь тифозную, изменническую.
Татищев стоял как вкопанный, не смел перечить смельчаку.
Но тут в ответ на речи Лжедмитрия раздались нестройные ружейные выстрелы приспешников Шуйского, которые боялись выйти на сабельный бой с воином-государем и первым воеводой Басмановым. Самозванец сумел уклониться от пуль, зашел за спину своего верного соратника. Напряженная ситуация могла переломиться в любую сторону. Это чувствовал и Басманов, который не своим голосом принялся стыдить мятежников, в первую очередь пытался усовестить Татищева, хорошо знакомого ему.
Но тот грязно выругался, изловчился и пырнул Басманова длинным ножом прямо в сердце. Тот без стона упал на пол.
Видя такой неожиданный, совершенно жуткий оборот дела, Лжедмитрий с обнаженной саблей сделал шаг навстречу Татищеву, но тут же обмяк, почувствовал себя беззащитным и на ватных ногах обратился в позорное бегство. Но он все же думал не о себе, а о той женщине, которая, по сути дела, и принесла ему погибель.
Самозванец забежал к Марине и бессвязно прошептал:
– Любимая! Сердце мое! Измена боярская! Спасайся! Я отвлеку мятежников! Они не должны найти тебя!
Убийство верного боярина помутило его сознание. Он попытался укрыться в большом каменном дворце, стоявшем рядом с деревянным, в котором располагалась спальня. Вдруг кто-нибудь очнется от помешательства и спасет, наконец, своего природного государя, настоящего, а не мнимого сына Ивана Грозного?!
Между этими зданиями находились подмостки, возведенные по случаю свадьбы царя и царицы. Лжедмитрий хотел перепрыгнуть через них, оступился, сорвался и упал с большой высоты, при этом сильно расшиб себе грудь и вывихнул ногу. Стрельцы, стоявшие на карауле неподалеку, услышали стоны человека, лишившегося сознания, подошли к нему, разумеется, сразу узнали, облили водой и перенесли на каменный фундамент опустошенного, заброшенного дома Годуновых.
Самозванец кое-как пришел в себя и стал уговаривать стрельцов встать на сторону природного царя, защитить его. В награду за это он обещал отдать им имения бояр-изменников и даже их жен. Стрельцам это понравилось, и они поначалу собрались оборонять государя. Лжедмитрий умолял их отнести его на Красную площадь. Мол, пусть народ, а не одни бояре-мятежники решают, как поступить со мной, русским царем.
Однако стрельцы видели плотную толпу мятежников и не решились нести его на Красную площадь, опасались народного гнева. Они перетащили самозванца в деревянный царский дворец, уже разграбленный.
В передней Лжедмитрий увидел своих разоруженных стражников, стоявших там с поникшими головами. В их глазах читалось: «Что мы стоим с голыми руками против толпы мятежников?» Но Лжедмитрий еще верил в свое спасение, и для этого у него были все основания. Когда бояре-заговорщики попытались приблизиться к еретику-самозванцу и схватить его, стрельцы дали предупредительный залп поверх их голов.
В этот критический момент, который запросто мог обернуться казнями мятежников, хитрый Василий Шуйский нашел выход из положения, выглядевшего тупиковым.
– Если вы не отдадите нам этого еретика-самозванца, то мои люди сейчас же перебьют в Стрелецкой слободе ваших жен и детей! – заявил он.
– За что? – с изумлением спросил какой-то стрелец. – Мы же защищаем природного государя, которому недавно принесли присягу, крест целовали.
На этот вопрос один за другим зло и нагло отвечали мятежные бояре и дворяне, прячущиеся за спиной Шуйского:
– А за то, что еретик латинских попов в православную столицу привел в составе иноземного войска.
– А за то, что нечестивую польку взял в жены,