Гетман Жолкевский доложил королю о поражении, сказал, что подкопы под стены крепости положения не изменят. Ситуацию может исправить только осадная артиллерия. Придется посылать за тяжелыми орудиями людей в Ригу. С учетом состояния дорог и всяческих природных катавасий получается, что новый штурм смоленской крепости можно будет произвести только следующим летом, никак не раньше.
Еще до начала решительного приступа Сигизмунд направил в город грамоту, в которой обещал свою королевскую милость, защиту русских интересов и выгод, если смоляне сдадутся ему. Но опытных свободолюбивых людей трудно было обмануть. Они давно знали, что Сигизмунд, как и литовский великий князь Витовт, некогда захвативший город, теснит православие. Потому жители и воины Смоленска ответили королю, что они готовы помереть, а польско-литовским захватчикам, насаждающим латинскую веру, сдаваться не собираются.
Сигизмунд Третий понял, что дело со Смоленском откладывается в долгий ящик, и отправил своих послов в тушинский лагерь. Он призывал всех польских и литовских воинов, служивших самозванцу, перейти под начало короны Речи Посполитой. Поначалу это вызвало откровенную ярость наемников, много повоевавших на Русской земле. Да как это так?! Король хочет отнять у нас, воинов царя Дмитрия Ивановича, нашу законную добычу, воспользоваться в своих низменных корыстных целях тем, что мы получили своим потом и кровью! Более того, польские воеводы, состоявшие на службе у Тушинского вора, поначалу даже договорились создать конфедерацию против Сигизмунда.
Однако королевские послы знали характеры и слабые места этих шляхтичей. Они повели конфиденциальные переговоры с каждым из них, обещали всем большие деньги, награды и чины в войске Сигизмунда Третьего. Уговоры подействовали на заносчивых воевод. Да и множество поражений, понесенных от Скопина-Шуйского, делало их весьма сговорчивыми.
Апофеозом тушинских переговоров королевских послов и воевод самозванца стало прибытие гонца от Яна-Петра Сапеги, стоявшего у стен Троицкой обители. Он жестко потребовал, чтобы приспешники Лжедмитрия Второго согласились на условия послов короля. Дескать, в противном случае я со своими соратниками перехожу на службу к Сигизмунду.
А сам Тушинский вор во время этих переговоров фактически стал пленником поляков. Они круглосуточно охраняли его. Лошади великому государю Дмитрию Ивановичу могли быть выданы только по специальным распоряжениям Рожинского и Тышкевича. Эти деятели каждый день оскорбляли его, прямо в глаза называли обманщиком и отпетым мошенником. Основания для этого у них были. Недавно он предпринял попытку удрать из Тушина с четырьмя сотнями донских казаков, но поляки его догнали, вернули в лагерь и приказали править дальше по их правилам.
Перед самым новым, 1610 годом от Рождества Христова Лжедмитрий Второй спросил в разговоре по душам с паном Рожинским:
– Чем закончились переговоры с королевскими послами? – Самозванец хотел прояснить свою участь, желал знать, как относится к нему надменный Сигизмунд Третий.
– А тебе-то какое до этого дело? Ведь послы приезжали ко мне.
– Ради общего любопытства, – ответил помрачневший самозванец. – И что же будет дальше?
– А ничего. Никто тебе не скажет, что будет дальше, – заявил Рожинский, нетрезвый, как и всегда. – Только черт знает, что случится завтра и кто ты таков…
– А почему вы меня удерживаете, не позволяете покинуть Тушина?
– А потому, что ты еще нам пригодишься, – ответил Рожинский и пьяно ощерился. – Нужен в играх с королем и магнатами, как, впрочем, и с царем Шуйским. Мы много крови пролили за тебя, а пользы для себя пока не видим никакой. Может, она еще будет, как считаешь?..
Самозванец ничего на это не ответил, но твердо решил бежать завтра во что бы то ни стало, налегке, тайно, в самой простой крестьянской одежде.
«Одному отправляться?.. Нет, нужен возница на самых неприметных санях, на которые никто и никогда не обратит внимания».
На следующий вечер, когда стемнело, переодетый самозванец тайком бежал из Тушина в Калугу в навозной телеге, вместе со своим любимым шутом Кошелевым. По иронии судьбы этот мятежный город оказал самозваному царю Дмитрию Ивановичу самый восторженный прием.
После этого в тушинском лагере сразу же начался раздор. В Калугу бежали по ночам отряды донских и запорожских казаков. Однако многие поляки, русские дворяне и простолюдины пребывали в нерешительности, колебались, никак не могли определиться, куда им податься, к кому прислониться – к королю Сигизмунду Третьему, царю Дмитрию Ивановичу, Василию Шуйскому?
Тут-то и настало время патриарху Филарету действовать по соображениям, известным только ему. Мало кто тогда догадывался, что в планы этого, извините, первосвященника входило отравление полководца Скопина-Шуйского, убийство самозванца, низложение Василия Шуйского и воцарение его сына Михаила, но не сразу, а через формальное приглашение на престол польского королевича Владислава.
К представителям Сигизмунда Третьего явились патриарх Филарет с близкими ему священниками, атаман Заруцкий с ратными людьми, глава тушинской думы Салтыков с боярами, а также касимовский хан Ураз Махмет со своими воинами-татарами. Королевский посол подробно рассказал им о самых добрых намерениях Сигизмунда относительно Московского государства, в клочья разорванного кровавой враждой.
Тушинские бояре и духовные лица долго совещались меж собой на глазах поляков и в конце концов составили общую грамоту, в которой говорилось:
«Мы, Филарет Патриарх Московский и всея Руси, и архиепископы, и епископы, и весь Освященный собор, слыша королевское величество о святой нашей православной вере раденье и о христианском освобождении подвиг, Бога молим и челом бьем. А мы, бояре окольничие и другие, его королевской милости челом бьем и на православном государстве его королевское величество и его потомство милостивыми господарями видеть хотим».
Из этой грамоты следовало, что Филарет Никитич Романов по-прежнему считал себя патриархом Московским, причем единственным, не брал в расчет Гермогена, остававшегося при «полуцаре» Василии Шуйском. Именно Филарет, обладавший, по его мнению, высшей духовной властью во всей России, призывал короля Сигизмунда стать ее законным правителем.
Обращает на себя внмание принципиальная разница между приглашением на престол королевича Владислава от бояр, устроивших очередной заговор против Шуйского, и короля Сигизмунда от тушинской братии, действовавшей в отсутствие самозванца, сбежавшего в Калугу на навозной телеге.
В первом случае, с подачи московских бояр-заговорщиков, государство получало только нового польского короля. Во втором, с голоса Филарета, речь шла об объединении Польши и Московского царства под началом короля и его потомства. Объединение с Польшей под властью Сигизмунда Третьего неизбежно привело бы как минимум к унии. Или же католическая церковь стала бы главной совершенно открыто, началась бы