Астина приняла от Оливера ключ и вновь заперла эрцгерцога в клетке. Выгул такого большого питомца отнимает много сил.
Астина вздохнула и огляделась. Даже невооруженным глазом было видно, в каком состоянии находилась комната: плотный слой пыли, все неопрятное.
– Здесь слишком темно и затхло. Я позабочусь об эрцгерцоге, а вы, пожалуйста, займитесь уборкой во время нашей завтрашней прогулки с ним.
Териод и Астина теперь были официально женаты. И хоть жених пребывал не в себе, брак все еще считался легитимным. Поэтому по неписаным правилам жена должна была жить в одной спальне с супругом. Но у Астины не было никакого желания находиться с Териодом в этой пыльной комнате.
Серьезно преобразить ее, конечно, быстро не удастся, однако если привлечь достаточно слуг, то генеральную уборку провести вполне реально. Астина оставила Оливеру подробные инструкции по оформлению комнаты молодоженов и вернулась в покои, предоставленные только ей.
В тот вечер Оливер заглянул в клетку, чтобы проверить, пришел ли в себя Териод, но потерял сознание от воя монстра-эрцгерцога.
– Канна, – раздался встревоженный голос Рэйчел.
Канна поняла, что подруга обращается к ней, но промолчала. У нее не было сил на ответ.
– Может, съешь что-нибудь? – Рэйчел настаивала.
Ложка с супом направилась ко рту Канны, но она сжала губы и отвернулась. В конце концов Рэйчел отчаялась и отставила тарелку на прикроватный столик.
– Канна, живые должны жить дальше. Такими темпами и ты…
– «И ты» – что? – резко вскрикнула Канна.
Рэйчел дернула плечами, осознав свою оплошность.
Под глазами Канны образовались две глубокие черные дыры, ведь уже несколько дней она не могла спокойно спать. Она всегда была довольно хрупкой, но теперь похудела еще сильнее из-за того, что продолжала отказываться от еды, поэтому вид ее стал болезненным и изможденным. Обычно ухоженные волосы были растрепанны и все в колтунах. Канна была опустошена.
– Почему я так поступила? Наверное, на мгновение я потеряла рассудок, – со слезами на глазах пробормотала Канна.
После того как Астина уехала вместо нее в резиденцию эрцгерцога Аталлента, Канна, несмотря на беспокойство, вернулась в общежитие. В этом была ее ошибка. Когда Астина просто исчезла, Канна продолжала сокрушаться, она не могла ни пить, ни есть, ни спать. И пришла в себя лишь с рассветом, когда Астины уже и след простыл.
Холодный утренний ветер касался щеки Канны, навевая ей мысли об их последнем разговоре с Астиной: «Я поеду».
Спокойный голос младшей сестры уколол ее сердце.
«Астина была полна решимости умереть за меня. И вот я, трусиха, теперь пытаюсь как-то жить дальше».
Канна ощутила отвращение к себе.
Тогда она слишком поздно опомнилась, собрала вещи и вернулась в родительское поместье. Поскольку до дня свадьбы еще оставалось время, а путь до эрцгерцогства был неблизкий, Канна думала, что успеет застать сестру в отчем доме. Однако, словно предугадав намерения Канны, Астина отправилась в дорогу уже спустя пару часов с момента приезда домой. Канна поняла, что из-за нее Астина даже отказалась от последних мгновений с отцом и матерью.
Родители обняли Канну и заплакали. И она не сдержала слез. На ее плечах лежал тяжелый груз: Канна не смогла остановить и спасти свою младшую сестренку. Все трое дрожащими голосами, не прекращая, извинялись друг перед другом. Маленький Рейнольд, младший из семьи Лете, не понимал, что происходит, и просто плакал вместе со всеми.
«Младшая сестренка, моя Астина, была самой яркой, умной и уверенной в себе из всех, кого я знаю, и она отправилась на верную смерть из-за меня…»
Канне внезапно пришла в голову страшная мысль.
«Мне стоит умереть?..»
От одной этой фразы все ее нутро стало содрогаться, но казалось, что это был единственный способ искупить ее грехи перед сестрой. Глаза Канны странно блеснули.
Рэйчел обменялась взглядом с Гензель, у которой тоже возникло тревожное предчувствие.
– Канна, пришло письмо из резиденции графа Лете. Родители будут рады видеть тебя дома. Они хотят, чтобы ты взяла передышку от учебы и немного отдохнула. Это ведь и правда пойдет тебе на пользу. Сразу станешь чувствовать себя лучше, – поспешно заговорила Гензель, пытаясь растормошить и отвлечь подругу.
– И правда, Канна, не стоит унывать. Ты ведешь себя так, словно собираешься умереть, и это пугает… – кивнула Рэйчел, и ее глаза покраснели от слез. Она смахнула их рукой и продолжила веселым тоном: – Гензель, передай Канне письмо. Думаю, она и сама хотела бы его прочитать…
После того как Рэйчел в прошлый раз по ошибке открыла письмо Канны, она стала обращаться с почтой очень осторожно. Возможно, потому, что первой, кто сообщил тогда печальную новость, была именно она.
Конверт от графа Лете был довольно толстым; Рэйчел и Гензель надеялись, это не было секретным посланием, и в том, что они увидели первые строки, не было ничего страшного.
Канна слабой рукой подняла письмо. Может, родители хотели еще раз извиниться перед ней, а может, и нет. Письмо началось именно с того, что Канна и ожидала прочитать.
Нашей дорогой и любимой дочери Канне.
Канна, как твои дела? Нам все еще очень тяжело от того, что тебе пришлось из-за нас пройти. Мы не можем передать словами, как благодарны за то, что ты смогла нас понять.
В любом случае мы пишем это письмо, потому что хотим поделиться с тобой хорошими новостями. Надеемся, это облегчит твое беспокойство.
Мы так взволнованы, поэтому прости за сбивчивость. Если говорить прямо, то с Астиной все в порядке. Мы только что получили от нее письмо. Она с юных лет была необыкновенной, но не знаем, как ей удалось стать такой взрослой и ответственной вдали от нас? Кажется, мы справились и хорошо ее воспитали.
Думаем, тебе тоже стоит это прочитать. Прилагаем письмо Астины. У нее есть просьба и к тебе.
Почерк был грубым, словно писали на скорую руку. На фамильной бумаге даже остались следы от чернил, что было совсем не характерно для аккуратной графини Лете. В конверте действительно было два письма. Канна поспешно открыла второе и тут же расплакалась при виде знакомого почерка.
Дорогие мама и отец,
прежде всего я в безопасности и со мной все хорошо. Мне так жаль, что я была груба с вами, когда в последний раз находилась дома. У меня тяжело на душе, ведь я чувствую, что случайно сказала то, что могло причинить вам боль.
Если Канна