Выходит, мои успехи на фронте не отменяли войны в тылу. Они лишь поднимали ставки. И моим врагом был не конкретный «Егоров», а те, кто его послал. И еще не факт, что это финны, немцы или англичане. Вполне возможно, что и «свои».
Машина выехала на открытое пространство. Впереди, на западе, небо полыхало заревом — горел Выборг или его предместья. Где-то там, в эту самую минуту, наши артиллеристы переправляли по льду залива орудия на острова.
А у меня в ушах звучал спокойный голос из темноты: «Не забывайте смотреть по сторонам». Хороший совет. Правильный. Каждая война ведется на два фронта — видимом и невидимом — и помнить об этом так же необходимо, как разбираться в тактике.
Машина мчалась по разбитой дороге, подскакивая на колдобинах. Я молчал, переваривая данные. Трофимов, сидевший за рулем, украдкой поглядывал на меня в зеркало, ни о чем не спрашивая. Привык, что я порой встречаюсь с самыми неожиданными людьми.
Мысли в голове крутились, как шестерни в часовом механизме. Грибник не просто предупредил. Он показал мне изнанку ситуации, в которой я оказался главной фигурой и главной же мишенью. То, что его отозвали, было красноречивее любых слов.
Только в книжках и фильмах — враг всегда на той стороне. В жизни все сложнее. И не потому, что в стране «проклятый сталинский режым», с которым так любили бороться, оставаясь в полной безопасности, наши либерасты.
Враг всегда стремится внедрить своих агентов в структуру безопасности противостоящего ему государства и с этим фактом ничего не может поделать, даже могущественный наркомвнудел товарищ Берия.
Другой вопрос, что при хорошей организации службы такие внедренцы выявляются и уничтожаются. О чем свидетельствует ликвидация группы «Егорова», но кто сказал, что в нашем тылу действует одна такая группа или что сейчас не готовят следующую.
А у врага всегда находятся пособники — вольные или невольные. И если я допущу прокол, если под Выборгом мы вдруг упремся в неожиданно крепкую оборону, если потери окажутся слишком велики, тут же поползут змеиные шепотки:
«Авантюрист… Гнал людей на убой ради личной славы… Игнорировал указания…»
Так что мне нужна не просто победа. Нужен полный разгром основных сил противника. Блестящий, сокрушительный, в стиле русского блицкрига, который ошеломит всех — и врагов, и друзей. Чтобы даже у самых ядовитых языков не осталось аргументов.
— Трофимов, — сказал я ординарцу, который у меня по совместительству исполнял обязанности адъютанта. — Как только приедем на НП, найди комдива, начальника штаба и начарта. Передай, что я вызываю их через пятнадцать минут. А также — пусть связисты отправят шифровку на КП флотских корректировщиков: «Целеуказание по квадратам утверждаю. Огонь на поражение — по команде. Жду доклада о готовности к операции „Острова“».
— Есть, товарищ комкор!
НП 90-й стрелковой дивизии, глубокая ночь
Вскоре в блиндаже собрались временно исполняющий должность командира 90-й стрелковой дивизии Щербаков, его начальник штаба и начарт. Глаза у всех троих были красными от бессонницы. Я и сам уже не помнил, когда нормально спал и ел.
— Товарищи командиры, — начал я без преамбул, указывая на карту Выборгского укрепрайона. — Финны ждут нашего лобового удара с востока и юго-востока. Там у них бетон, скалы, подготовленные позиции. Ломиться туда — терять время и людей.
Присутствующие переглянулись.
— Откуда же мы нанесем удар, Георгий Константинович, если другие направления… — начал было врид.
— Другие направления — здесь. — Пальцем я прочертил дугу с юга, от Койвисто, по Выборгскому заливу, выходя в тыл городу с запада. — Основной удар наносит 123-я стрелковая дивизия с приданным ей полком «Т-28» и тяжелым самоходным. Они идут не по дорогам. Они идут по льду. Причем — ночью, под прикрытием метели и артналета по береговым батареям финнов.
Командиры молчали. Морозы стояли крепкие, но все же декабрьский лед мог оказаться недостаточно прочным.
— А если они провалятся под лед… — пробормотал начарт.
— Они не вслепую идут. Саперы и гидрологи работают, промеряют толщину льда. По предварительным данным — лед крепкий, выдержит и танки, если двигаться не колонной, а рассредоточившись. А чтобы финны не мешали — для этого нам и нужны наши новые «форты». — Я перевел палец на острова Сейскари и Лавенсаари. — К рассвету там должна встать наша артиллерия. Их задача — в час «Х» обрушить весь огонь не на передний край, а на финские береговые батареи и резервы в районе Тронгзунда и Ристиниеми. Создать у противника впечатление, что главный десант будет там. Пусть бегут туда, подставляя тыл под наш удар, нанесенный после высадки.
Щербаков, старый, осторожный волк, медленно кивал, в его глазах загорался азартный огонек.
— Дерзко… Очень дерзко. Но если сработает… Мы выйдем к шоссе Выборг-Хельсинки с запада, отрежем город полностью.
— Именно, — подтвердил я. — А в это время ваша 90-я и остальные дивизии поведут отвлекающие, но яростные атаки с фронта. Не для прорыва, а для того, чтобы приковать к себе основные силы финнов. И еще один козырь. — Я посмотрел на начарта. — Все орудия, какие есть в дивизии, свести в одну группу. Их задача — в момент выхода нашей группы на лед накрыть огнем именно береговую оборону в районе высадки. Не дать финнам опомниться и выдвинуть противотанковые средства.
План, рожденный за считанные минуты уже после встречи с «Грибником», обретал плоть. Он был рискованным, почти безумным, но в этом безумии была своя логика. Такой удар нельзя было предсказать, если мыслить по шаблону.
Он ломал все расчеты — и вражеские, и, что немаловажно, расчеты тех, кто в Москве строил против меня козни. Нельзя было обвинить в шаблонности и тупости того, кто решился на такое.
Приказы отдавались быстро, без лишних обсуждений. Комдивы и командиры других частей, вызванные на срочное совещание, выслушивали их, и, после некоторого раздумья, начинали предлагать план собственных действий. Видать, надоело долбить лбом в бетон.
Когда все разошлись, чтобы подготовиться к наступлению, я остался один на один с Щербаковым.
— Владимир Иванович, лично проверьте связь с флотом и с теми, кто на островах. От этого удара с моря все зависит. Если их артиллерия промолчит или ударит неточно — мы подставим людей под расстрел на льду.
— Будет сделано, Георгий Константинович. Я сам буду на линии.
— И еще… — я понизил голос. — Всю переписку по этой операции — только шифром. И доложите в штаб армии и фронта… уже после того, когда группа выйдет