— Попробуй справиться с этим, старый маразматик! — свирепо выпалил молокосос.
Алексей вызвал новую «шаровую молнию» и кинул её в меня. Однако я применил атрибут «скольжение». Это позволило мне всего одним невероятно быстрым движением очутиться в метре от траектории полёта «шаровой молнии». И та вылетела в открытое окно, врезавшись в тополь. Голуби испуганно захлопали крыльями, рванув прочь.
Блондин опешил и покачнулся, как от удара под дых. Его лицо побелело от чудовищного изумления, а рот принялся бессмысленно открываться и закрываться. Глаза едва не выпали из орбит, брови отправились в космос.
Но всё же он сумел просипеть, сглотнув вязкую слюну:
— Не… не… немыслимо. Твой дар деградировал до первого уровня больше двух лет назад. Как? Как… ты вызвал «скольжение»? Оно же открывается на сороковом уровне.
Я злорадно оскалился, едва не падая в обморок. Магия выпила из меня последнюю выносливость, а с внучком надо было что-то решать. Кажется, пора включать театр одного актёра, основанный на работе с даром. Меня этому в школе-интернате ведьмаков обучили.
— Что… что с тобой? — пролепетал всё ещё шокированный блондин, глядя на то, как по моей бороде начали с треском проскакивать мелкие разряды электричества.
Мои налившиеся кровью глаза защипало, губы исказились в безумной усмешке. По разметавшимся волосам забегали крохотные молнии. И даже тень будто стала больше, заполняя собой комнату, словно намеревалась слизать плоть с костей Алексея.
— Де… дедушка, — судорожно выдал тот, прерывисто дыша.
— Я больше не твой дедушка, а меч Божий, карающий, сука, всякую мразь, — холодным шёпотом выдал я сквозь зубы, медленно наступая на блондина.
Тот затрясся, попятился, споткнулся и грохнулся на задницу, тараща глаза, наполнившиеся животным ужасом.
— Не… может быть. Да как?.. Изыди… Прочь… — кое-как выдал он.
Слова путались у него во рту, умирая ещё не родившись.
Страх вцепился в глотку внучка, но всё испортил мужчина, внезапно позвавший блондина из-за двери:
— Алексей Григорьевич, срочно необходимо ваше присутствие!
Чужой голос словно вернул блондина из царства страха на землю. Он как-то разом пришёл в себя и злобно прохрипел, бросившись к двери и вытаскивая из кармана платочек:
— Мы ещё не закончили.
— Да, не закончили. Приходи, как штанишки просушишь, — просипел я, криво усмехаясь.
Алексей шустро стёр платком кровь с лица и выскочил из комнаты в зал. Там он, уже окончательно успокоившись, принялся громко уверять всех, что с Игнатием Николаевичем всё в порядке.
— Вот же козёл. Ну и родственнички тебе достались, Игнатий, — прохрипел я и обессиленно грохнулся на одно колено, судорожно хватая ртом воздух.
Представление потребовало своей платы. А вот будь я в сильном теле, даже не вспотел бы.
Зараза! Впервые попал в столь великовозрастную тушку! И ведь покинуть тело старика нельзя без особого зелья «переноса души» моего собственного производства, а приготовить его — ещё та морока.
Но зелье хотя бы, как и планировалось, отправило меня в тело человека, чей характер, магия, опыт, лексикон и даже манера речи напоминали мои, несмотря на то что у нас с Игнатием большая разница в возрасте.
Ладно, придётся мимикрировать под старика. Теперь бы ещё узнать — в тот ли мир я угодил? А то подобные перемещения — это вам не из шкуры волколака шапку сшить. Можно и промахнуться.
Глубоко вдохнув, я через боль выпрямился и схватил со стола отрывной календарь. На каждом листочке были указаны наиболее крупные праздники, памятные даты или общеимперские события.
Первым делом календарь сообщил, что нынче август две тысячи пятнадцатого года.
Я принялся переворачивать листочки, шепча под нос:
— День Воздушного флота, Революция Князей Девяносто Первого года. Ну да, ну да, у кого-то в этот день СССР развалился, а в каких-то мирах лишь произошло неудачное восстание. Девяносто Девять лет со дня Первой мировой войны. А в моём мире она разразилась на десяток лет раньше. День учителя, День открытия Лабиринта, День нахождения в Лабиринте цветка Магии… О как, а местные нашли цветок довольно быстро. И наверняка доступ к отвару из него получили аристократы, став магами, а произошло это ровно девяносто девять лет назад. Так, ладно, а где даты открытия временных проходов в Лабиринт?
Я пролистал пару месяцев, обнаружив лишь проходы не особо высоких рангов. И только ближе к ноябрю наткнулся на дату открытия прохода, имеющего высочайший, десятый ранг. В него могли войти лишь те, кто имел минимум девяносто первый уровень. А вёл он в руины Разбитой Головы.
— Вот оно, мать его! — возбуждённо выдохнул я, уставившись на подрагивающий листок.
У меня аж дыхание участилось, а пальцы правой руки сжались в кулак. Внутри всё заклокотало и задёргалось от нетерпения. Как же хотелось поскорее попасть в это место! Там таилась последняя душа из девяноста девяти. Остальные я уже поймал с помощью второй ветки магии, называющейся «пастырь душ». А нужны они мне для великого зелья, способного…
Внезапно в комнату буквально ворвался тот самый белобрысый голубоглазый пухляш, назвавший меня дедом и требовавший привести врача. Следом за ним влетел остроносый худой аристократ в приталенном пиджаке. Он виновато моргал и приглаживал музыкальными пальцами длинные каштановые волосы, тронутые сединой.
— Савелий Петрович, умоляю, на сей раз тщательно осмотрите моего деда, чтобы больше не было никаких эксцессов! — страстно пролопотал паренёк, тряся рябыми щеками.
— Павел Григорьевич, вы сами знаете, что Игнатий Николаевич весь год был не в себе, а два последних месяца и вовсе провёл в коме. Немудрено было и ошибиться. Хотя я в тот день хорошо выполнил работу, установил и причину, и время смерти. Остановка сердца, что часто бывает в таком возрасте.
— Савелий Петрович, вот не надо… От вас в тот день ощутимо тянуло алкоголем. И я знаю, что вас выдернули прямо со дня рождения супруги! — в сердцах выдал пухляш, названный Павлом.
— Я выпил лишь чуть-чуть, — скомканно пробормотал врач, виновато отводя взгляд. — А почему здесь озоном пахнет и ваза разбита?
— Она мне никогда не нравилась, — пробурчал я, глянув на осколки.
Нельзя выносить сор из избы, всем и каждому говоря, что тут произошло. Нужно самому выяснить отношения с внучком.
— Как вы себя чувствуете, Игнатий Николаевич? — обеспокоенно спросил Савелий Петрович, щуря глаза.
— Явно лучше, чем в тот день, когда вы живого признали неживым. Кстати, пока я был «мёртв», то разговаривал со Святым великомучеником и целителем Пантелеймоном. Он успел мне сообщить, что боженька горе-эскулапам отрывает руки и засовывает их им же в задницы по самые гланды. Особенно тем, кто в