— Как понять, что вырезать?
— Всё, что не работает на историю. Смотри, вот эта сцена — Петя заходит в магазин, спрашивает продавщицу. Хорошая сцена, но она дублирует другую — где он спрашивает на улице. Нужна только одна. Выбираем ту, что сильнее эмоционально.
Они пересматривали сцены, решали, что оставить, что вырезать. Катя быстро училась, начала сама предлагать решения:
— Владимир Игоревич, а вот эта сцена — Катя дома штопает. Может, её можно сократить? Мы держим минуту, а достаточно тридцати секунд?
Володя пересмотрел сцену, кивнул:
— Правильно. Эмоция считывается за тридцать секунд. Дальше повтор. Режь.
Катя резала плёнку уверенно. Володя наблюдал — она работала с каким-то особым благоговением, словно держала в руках не кусок целлулоида, а что-то священное.
— Катя, а почему ты выбрала монтаж? Могла бы быть оператором, режиссёром.
Она задумалась, откладывая ножницы:
— Я... я люблю, когда всё точно. Когда каждая деталь на месте. Режиссёр работает с людьми, с хаосом. Оператор ловит свет, момент. А монтажёр... монтажёр создаёт порядок из хаоса. Берёт все эти кусочки и складывает в историю. Это как... как пазл. Понимаете?
— Понимаю, — Володя улыбнулся. — Ты перфекционист.
— Наверное, — она засмеялась. — Мать всегда говорила: Катя, у тебя всё по линеечке должно быть. И правда, я не могу иначе. Если знаю, что можно лучше — буду переделывать, пока не будет идеально.
— Это хорошее качество для монтажёра.
Они работали молча какое-то время. За окном шумела студия — где-то грузили декорации, кто-то кричал команды. Но в монтажной было тихо, только шуршание плёнки да негромкое дыхание.
Володя вдруг спросил:
— Катя, а ты понимаешь, что мы делаем нечто особенное?
Она подняла голову:
— В смысле?
— Мы создаём не просто фильм. Мы создаём... свидетельство времени. Историю про людей, которые пережили войну и пытаются жить дальше. Через пятьдесят лет кто-то посмотрит этот фильм и увидит, какой была Москва в сорок пятом, как люди одевались, как говорили, как любили. Понимаешь?
Катя смотрела на него широко открытыми глазами:
— Я... не думала об этом так. Но вы правы. Это же документ эпохи.
— Именно. Поэтому каждый кадр важен. Каждая склейка. Мы не просто развлекаем зрителя. Мы сохраняем память.
Катя кивнула медленно. Володя видел, как в её глазах что-то изменилось — появилась осознанность, понимание важности того, что она делает.
***
Среда. Дошли до сцены с гармонистом. Володя разложил все кадры на световом столе — общие планы, крупные, разные углы.
— Это самая важная сцена, — сказал он. — Эмоциональное ядро фильма. Здесь Петя переживает катарсис. Он отпускает прошлое, открывается будущему. Нужно смонтировать так, чтобы зритель это почувствовал.
Катя подвинулась ближе, всматриваясь в кадры.
— Вот что я предлагаю, — Володя начал раскладывать плёнку в определённом порядке. — Начинаем с общего плана. Скамейка, парк, старик с гармонью, Петя садится. Три секунды. Зритель видит место действия. Потом крупный план гармони — руки старика, клавиши. Две секунды. Зритель слышит (мы наложим звук) и видит, как рождается музыка. Потом крупный план Пети — он слушает, лицо напряжённое. Три секунды. Потом снова общий — оба сидят, музыка связывает их. Четыре секунды. Потом Петя начинает петь — крупный план, лицо, губы шевелятся. Держим долго — секунд десять. Пусть зритель услышит голос, прочувствует слова. Потом крупный план старика — он слушает, кивает. Три секунды. Потом