Здесь не было церкви, лишь стена со странной большой выемкой в ней.
– И голос сказал ему, – Влад нагнулся к самому уху Анты, – «первую женщину, которая придет сюда утром, замуруй в стену живьем».
Анта вздрогнула, дернулась, но пальцы Влада впились в ее призрачную плоть.
– Так вышло, что пришедшей оказалась его жена, и даже это не остановило мастера. Но ты не она, не Анна, верно?
Анта ничего не ответила, продолжая неотрывно смотреть на распахнутый, точно голодный рот, провал в стене.
– Так вышло, что вместо одной мастер замуровал двоих, верно, Антанасия? Тебе очень подходит твое имя. Умершая до рождения, воскресшая к новой нежизни. Ты, как послушная дочь, помогаешь отцу, да?
Анта продолжила молчать, лишь по призрачным щекам потекли слезы. Ее подозрительно малая осведомленность и обтекаемые формулировки выдавали в ней соучастницу. Вольную или невольную, неизвестно. Но дух она не слишком сильный, потому и врать им не решалась, они сразу бы почувствовали.
– И скольких же еще женщин во имя своего творения ты собрался погубить, мастер? – Влад выпустил руку Анты и развернулся. Окинул взглядом фигуру мастера, белую, не касающуюся земли распадающимися туманом ногами. Лишь алые огни глаз горели на бесцветном лице особенно ярко.
«Пара мороев появилась, да?» – вспомнил Влад слова Анты. Допустим, этого намека он не считал.
– По жертве на каждую стену, – заговорил мастер, и голос его, абсолютно ничего не выражающий, звучал скрипом сухой древесины и стуком кирки о камень. – Так сказал мне Он.
Влад подошел ближе. Кругом бесновалась буря. Деревья цеплялись друг за друга ветвями, стонали, и ветер выл в их кронах, обрывая алые, точно кровь, листья.
– Он? – спросил Влад, наклоняя голову. – Вредоносный дух заговорил с тобой, а ты и поверил? Легковерность – это у вас семейное?
– Бог говорил со мной, – ответил мастер Маноле, глядя не на Влада, а будто бы сквозь него, может, видя за его спиной образ того храма, что он возведет здесь во славу своего бога.
– Тот самый добрый и светлый христианский бог, который придумал заповедь про неубийство, но отличается такой непостоянностью, что по настроению просит приносить себе в жертву женщин?
Мастер не оценил тонкой иронии, так и продолжил таращиться пустым горящим взглядом.
– Анна пошла на это добровольно.
Порыв ветра сбил бы Влада с ног, если бы он не удержал себя магией, оттащил бы назад, под древесную сень, они бы укрыли его ветвями. Дождь продолжил хлестать косыми струями землю, молнии – бить едва ли не под ноги, словно пытались попасть в стену и разбить ее, разрушить окончательно. В вое бури всё больше слышался бессильный надрывный крик.
– Ты разве не слышишь, мастер? Твоя жена плачет.
Ветер толкал его в спину и плечи ладонями.
«Уходи, уходи, пожалуйста, уходи. Забери мою дочь, разрушь здесь все, уходи, уходи, уходи».
– Что ты выпустишь, когда храм будет построен? – Влад подошел еще ближе. – Сколько еще нужно жертв, чтобы завершить храм и на этой стороне?
– По жертве на каждую стену. Мне не хватало последней. Но Он сказал, что готов принять и юношу.
– Приятно знать, что он за гендерное равенство, конечно, но у этого юноши, полагаю, иные планы.
Магия клубилась под пальцами, приятная, колкая и горячая. Живое пламя под кожей.
– Это неважно. Он обретет царствие небесное, что может быть лучше этого?
Если это не вознесение, как в китайских новеллах, то много чего на самом деле.
Влад подумал, что было бы неплохо ввернуть какую-нибудь пафосную фразу. Но мастер Маноле опередил его:
– А ты сгоришь в огне, адское отродье.
Ветер толкнул Влада в спину, и он ринулся вперед, занося руку для удара, чувствуя, как сзади, ведомое твердой рукой, приближается к его сердцу острие серебряного ножа.
* * *
Внутри стены темно, тесно и холодно. Внутри стены нет воздуха и надежды. Внутри стены есть лишь голос, говорящий тебе: «Сдайся».
«Я древнее тебя, я сильнее тебя. Когда не было ни тебя, ни предков твоих, ни предков твоих предков, был я. Когда не станет тебя и тех, кто после тебя, я пребуду. Сдайся и покорись. Усни. Задохнись».
Но Дару за свою жизнь слышал слишком много таких голосов, чтобы продолжить воспринимать их всерьез.
И еще кое-что из жизненного опыта: по-настоящему сильные твари пытаются убить тебя без всяких предисловий.
Дару рванулся вперед со всей силы.
«Глупый ребенок. Вокруг стены. Древние стены, крепкие стены. Ты можешь кричать и скрести ногтями камень, пока не сдерешь их до крови. Но никто не придет. Ты лишь быстрее потратишь воздух, а как бы ты ни был силен, тебе все еще нужно дышать».
Так и было. С первой его жертвой, навсегда оставшейся здесь горько-горько плакать и оберегать других от той же участи. Но сейчас он, кем бы ни являлся обладатель голоса, оказался сильнее нее. Удачно воспользовался колебаниями магии и тонкостью границ на Самайн.
Так было бы и с новыми жертвами. Но Дару чувствовал их, едва дышащих, но все же живых, запертых между стенами, но подпитываемых энергией Анты, такой же вечной пленницы этого места, как и ее мать.
«Ты был тем, кто разрушал храм ночами, и тем голосом, который приказал Маноле замуровать жену в стене, – заговорил с ним Дару так же мысленно, – и тем, кто приказал господарю убить мастеров. И даже тем, кто привел их к стене».
Дару почувствовал, как легкие жжет нехваткой воздуха. В чем-то голос был прав: Дару мучительно нужно было дышать. Но в чем-то он ошибался. Как минимум в том, что коснулся сознания Дару. Позволил ему себя почуять.
«Приказал? – рассмеялся голос. – Мальчик, ты хорошего мнения о людях. Я помог господарю найти место для храма. Предложил ему убить мастеров, чтобы храм стал действительно неповторим. И подсказал, как меня умилостивить, чтобы я более ничего не рушил. Я никогда не ломал их воли. Они сами очень живо воспринимали мои идеи».
Что ж. В это Дару мог поверить. Как минимум потому, что дара убеждения голоса не хватало на то, чтобы уговорить его сдаться. А занятый самолюбованием, он не заметил, как одна из стен треснула.
* * *
Влада сбило с ног, оторвало от земли и рвануло в сторону так резко, что ребра