При этих словах улыбка радости и надежды на мгновение промелькнула на морщинистом лице Семестры, подобно дуновению весеннего ветерка по безлистому саду. Она больше не думала о том, какой вред может нанести эта новость ее пустому желудку. Мысленно представив переливы красивого голубого одеяния и блеск богатого приданого Ксанфы, старуха с нетерпением начала расспрашивать гонца:
— Это правда? И что это за одежда?
— Я привез ее с собой, — ответил Мопус, — уложенную в великолепный, инкрустированный слоновой костью сундук, подобный тому, что молодожены получают вместе с приданым невесты. Праксилла, прекрасная сестра жены Алкифрона, также дала...
— Идите и позовите Ксанфу! — прервала его Семестра. Она не могла сдержать едва заметные смешки во время рассказа юноши, а когда девушки и Мопус поспешно удалились, бросила на Ясона торжествующий взгляд.
Затем, вспомнив, как много еще предстоит сделать, чтобы подготовиться к встрече с молодым женихом, она громко позвала:
— Дориппа, Хлорис! Хлорис, Дориппа! — Но ни одна из девушек, казалось, не слышала, и оставив всякую надежду на ответ, она пожала плечами и, обратившись к Ясону, сказала:
— Такие молодые и совсем глухие; это печально. Бедные девочки!
— Тебе они предпочитают общество Мопуса, потому и не хотят слышать, — рассмеялся Ясон.
— Не могут, — сердито поправила Семестра. — Мопус — дерзкий, непутевый пройдоха, которого я частенько хотела выгнать из дома, но меня он слушается покорно. Что же касается твоего предложения, ты уже достаточно ясно понял — наша девушка будет отдана Леонаксу.
— Но предположим, что Ксанфе не понравится Леонакс, и она предпочтет Фаона чужаку?
— Сын Алкифрона — "чужак" в поместьях своих предков! — воскликнула Семестра. — Нет, ну вы слышали? Я должна устроить наилучший прием для Леонакса. Пусть он с самого начала чувствует себя как дома. А теперь иди, если хочешь, и принеси жертвы Афродите, дабы она соединила сердца Ксанфы и Фаона. Я же останусь подле своих сковородок.
— Это место твое по праву, — ответил Ясон, — но не торопись их доставать, свадебный пир еще не начался.
— Обещаю тебе приготовить жаркое для Фаона, — парировала Семестра, — но не раньше того, как моя жертва пенорожденной богине зажжет в сердце Ксанфы горячую любовь к Леонаксу.
ГЛАВА II
Ксанфа
— Ксанфа, Ксанфа! — спустя время позвала Семестра. "Ксанфа! Где эта девчонка?"
Старуха вышла в сад. Умеющая использовать время с пользой и любящая делать два дела одновременно, она собирала ярко блестевшие от утренней росы овощи и травы, в то же время то и дело окликая свою воспитанницу.
Однако делая все это, она больше думала не о Ксанфе, а о сыне своего любимчика и о жареном мясе, пирогах и соусах, которыми его будут потчевать.
Она хотела приготовить для Леонакса все те блюда, что нравились в детстве его отцу. То, что нравится родителю, считала она, будет нравиться и его детям.
Десятки раз она наклонилась, чтобы сорвать свежую лаванду, зеленый салат и молодую красную репу, и всякий раз, выпрямляясь насколько ей позволяла согнутая возрастом спина, старуха опиралась на свой миртовый посох и звала:
— Ксанфа, Ксанфа!
И хотя в конце концов она уже кричала в полный голос, а сила ее легких была немалой, ответа не последовало. Это не встревожило домоправительницу, ибо девушка не могла быть далеко, а для Семестры было привычным делом окликать Ксанфу по многу раз.
Однако сегодня ответ задержался дольше обычного. Девушка отчетливо слышала пронзительный, звонкий голос старухи, но уделяла ему внимания не больше, чем гоготу кур, крикам павлинов и воркованию голубей во дворе.
Домоправительница, как она знала, звала ее к завтраку. Но куска черствого хлеба, который Ксанфа прихватила с собой, было вполне достаточно для утоления голода. Даже если бы Семестра соблазняла ее самыми сладкими пирожными, девушка бы все равно не покинула свой любимое место у источника.
Этот родник бил из самой высокой скалы в поместье ее отца. Ксанфа часто посещала его в период душевных волнений, и там было очень красиво.
Искрящаяся вода вытекала из расщелины в скалах и сбоку от скамейки образовывала чистый, прозрачный пруд, окаймленный изысканно отполированными глыбами белого мрамора. Каждый камешек, каждый гладкий кусочек снежного кварца, каждая точка, бороздка и черточка на красивых ракушках на песчаном дне были видны так отчетливо, будто бы их держали на ладони перед самыми глазами. И все же вода была так глубока, что золотой браслет, сверкавший над локтем Ксанфы, да даже драгоценные камни, окаймлявшие плечо ее пеплума, были бы мокрыми, попытайся она коснуться дна бассейна.
Вода была зеленой и прозрачной, как расплавленный хрусталь с каплями изумрудов.
Дальше она текла по руслу, заросшему зеленью. По краям стремительно несущегося в долину потока вились нежные лианы, перекидывающие свои побеги через камни и пышно расцветающие в скалах среди густых, влажных зарослей мха. Изящные зеленые лилии, колыхаемые плещущейся водой, росли повсюду на дне ручья, и везде, где его течение было более плавным, изящно склонившиеся папоротники окружали его, словно страусиные перья вокруг колыбели царственного наследника.
Ксанфе нравилось смотреть, как ручей исчезает в миртовой роще.
Стоило ей опустить глаза вниз, и она наблюдала простиравшиеся справа и слева от ручья вдоль пологого склона горы широкие сады и поля отца и дяди, и узкую равнину у моря.
Весь пейзаж напоминал ей толстый шерстяной ковер, зеленая поверхность которого была расшита белыми и желтыми пятнами; или одну из корзин, переполненных светлыми и темными фруктами меж листьев всех оттенков, что юные девы несут на голове на празднике Деметры.
Рощи молодых гранатовых и миртовых деревьев с молодыми побегами ярко выделялись на фоне серебристо-серо-зеленой листвы узловатых оливковых деревьев.
Сладко пахнущие, алые, светящиеся изнутри подобно солнцу розы украшали кусты и живые изгороди. На ветвях деревьев мерцали цветки персика и миндаля, нежно краснеющие, будто детские губы только что