– В доминантного лидера играют вдвоем, – ответил я. – Он знает, что людям приятно начальственное панибратство, в традиционной культуре это воспринимается, как поощрение. Хорошо еще, что по задницам их не шлепает покровительственно.
– Может, и шлепает, не удивлюсь. Меня как-то назвал на совещании Ксюшей. Получил в ответ Андрюху и отполз весь красный. Теперь юродствует и обращается исключительно по имени-отчеству, что не мешает периодически отпускать замечания вроде «это чисто по-женски» и прочее в том же духе.
– Можете сказать ему в следующий раз, что своим мужским доминированием он обязан тому, что гораздо менее ценен с точки зрения биологии, чем женщина. Как известно, чтобы вид выжил, достаточно всего одной мужской особи на десяток и более женщин; а вот если случится наоборот, то выжить получится вряд ли. Поэтому на протяжении нескольких сотен тысяч лет, исходя исключительно из рациональных мотивов, мужчины выполняли всю самую опасную и тяжелую работу. Это закрепилось в генетике и сформировало данные к физическому превосходству, реализованном в функции воина; с развитием патриархально-военной культуры опасность и риск поэтизировались, а социальный прогресс в рамках консервативной парадигмы привел к тому, что мужчины стали делать не только трудную и опасную, но и вообще почти любую работу, что надолго закрепило их общественную доминанту. Но сути дело это не меняет: ваш Рэмбо и сегодня во всех смыслах куда менее ценен для популяции, чем вы.
«8. Власть всегда была связана с сексуальным насилием, это ее обязательный атрибут. Насилие над женщинами в захваченных городах в культуре военных элит; право первой ночи и произвольного выбора для элит политических; демонстрация сексуальной власти над подчиненными и готовности распространить ее на всех встречных и поперечных. Эта характерная черта, как и многие, имеет истоком древнейшие традиции аграрной культуры, когда половая потенция лидера являлась индикатором его состоятельности и была непосредственно связана с урожаем: так, например, в артуровском эпосе раненый копьем в интимное место король стал причиной множества неурожайных лет для своей страны.
Привычная для офисных клерков метафора наказания за ошибки в корпоративной среде также связана с сексуальным насилием. Впрочем, готовность вынести регулярное изнасилование, как правило, вознаграждается: сигаретами, тушенкой, квартирой в центре Москвы, внеочередным званием или билетами на хоккей в VIP-ложу. В этом случае насилие является извращенной формой любви: не зря политические диктаторы зачастую воспринимают свою страну как возлюбленную красавицу, которую не отдают, отказов от которой не принимают и насилуют исключительно единолично».
– Наш Рэмбо, когда еще не нарвался, спрашивал у меня, замужем я или нет, – смеялась Оксана. – Я за столом сидела, а он нагнулся так, поближе, и поинтересовался, едва ли не интимным шепотом, при этом чуть своим одеколоном не задушил – знаете, есть манера такая, выливать на себя сразу по полфлакона. Брр! Интересно, что бы он сделал, если бы я сказала, что нет, не замужем, и вообще, не прочь?
– Перепугался бы, – предположил я. – Или был бы как минимум всерьез озадачен. Это же просто ритуальные танцы, а не реальное намерение чего-то добиться.
Откуда-то из глубин моей здешней семидесятилетней памяти взялась история про генерала в отставке, вдруг оказавшегося на ночном поезде в одном купе с еще не старой и не лишенной привлекательности женщиной. Ему ничего такого и не хотелось, напротив – хотелось покоя и спать, но необходимость подтверждения собственной мужественности была сильнее и желания, и здравого смысла, и он, собравшись с силами, принялся за стариковские намеки на интимное продолжение поверхностного знакомства. Перспектива успеха при этом пугала больше, чем неудача. Разумеется, последовал ожидаемый отказ. Генерал вздохнул с облегчением, выпил свои 50 грамм, закусив по привычке лимоном, почитал перед сном газетку и уснул сном младенца.
Оксана смеялась.
– Но как с сексуальной агрессией согласуются семейные ценности? Это ведь один из ключевых элементов традиционной культуры?
– Не согласуются никак, если принять, что основа семьи – любовь. Но в патриархально-военной культуре нет места любви, и семья в ее парадигме мыслится, как социальный долг, обязательная общественная нагрузка, которая чем тяжелей, тем почетней, такая же, как служба в армии или соблюдение ритуалов религиозного культа. Навязываемая традиционалистами многодетность тоже имеет истоки в аграрной культуре. Никакой любви к детям в этом нет, один практический смысл: во-первых, чем больше рожать – тем больше выживет; во-вторых, тем больше будет работников в поле и кормильцев в старости, для чего с самого рождения отец-патриарх лупцует сыновей почем зря, чтобы вбить в них на уровне рефлекса безусловное повиновение его воле, а иначе, того и гляди, выгонят за порог, будто собаку. Государство тоже одобряет идею активного размножения – ему нужны налогоплательщики и пехотинцы; пехотинцы – особенно, поэтому бытовая культура активно поддерживает значимость рождения именно сыновей. «Сын родился!» – восклицает ликующий отец, и все его поздравляют; про дочерей так не кричат на всю улицу, и хорошо еще, если не впадают в скорбь: дочь уйдет из дома, не будет вместе с отцом пахать делянку, не пойдет кормить вшей в окопах ради интересов правящих классов, поэтому идеальная семейная формула – «четыре сыночка и лапочка дочка», чтобы и у матери, так уж и быть, тоже появилась помощница и сама мать раньше времени не сыграла бы в гроб. Религия подводит под изнуряющее многолетнее деторождение мировоззренческую основу, указывая на «многочадие» как на путь ко спасению: сиди на земле, паши днем и ночью, рожай как можно больше и воспитывай в послушании – как мало в этом от Богом данной свободы человека, творца и созидателя!
«9. Патриархально-военная культура из любой религии сделает родоплеменной культ, основа которого – бесконечная война против всех, пример для подражания – воинский героизм предков, а основа нравственности – ратная доблесть. Ни одна власть никогда не примет без необходимых купюр религию, у которой в конце шестой заповеди стоит точка. Там обязательно будет выставлена запятая: «Не убий, кроме случаев…» – а дальше список, согласованный с руководством и поддержанный толкователями на окладе. Про любовь к врагам вообще лучше забыть во избежание неприятностей. Никто не ждет Бога, который всех простит и всем принесет благо; ждут бога, который возвеличит нас, а прочих без всякой жалости уничтожит. В этом контексте бог видится типичным патриархальным тираном, склонным к самодурству и чрезмерной жестокости, которому нужно угодить и к которому не обратишься вот так,