Пузырь все это или нет, но каждый аукционный специалист всегда осведомлен о коррекции рынка. Вопрос лишь в том, насколько жесткой окажется посадка: возможно, пузырь с треском лопнет, как воздушный шарик на детском дне рождения, а может, просто немного сдуется и сморщится, как тот, что остался в живых и через месяц после вечеринки.
Есть несколько веских причин, которые не позволят арт-рынку потерпеть действительно катастрофический крах. Как экономические, так и художественные тенденции благоприятны. Благополучных коллекционеров сегодня, вероятно, в двадцать раз больше, чем до кризиса 1990 года. В то время треть покупателей на аукционах были из Японии, действуя в большинстве не по собственной инициативе, а по принципу «следуй за лидером и инвестируй в западные ценности». Представители якудза скупали произведения на деньги, взятые в долг под залог недвижимости. Когда индекс Никкей рухнул, а цены на недвижимость в Токио критически упали, на арт-рынок, где и так было негусто состоятельных покупателей, из Японии хлынул поток западноевропейского искусства. Покупатели-японцы улетучились, покупатели из Нью-Йорка были в чрезвычайно тревожном настроении, а больше никого практически и не было.
А теперь сравним это с нынешним рынком искусства, где резкий рост цен отражает как состояние финансовой биржи, так и концентрацию капитала, произошедшую во всем мире за последние двадцать лет. В Великобритании и США доля национального дохода, приходящаяся на 1 % самых обеспеченных людей страны, с начала 1980-х годов выросла вдвое. В Италии и во Франции, где налоги со сверхбогатых граждан существуют скорее в теории, чем на практике, доля доходов 1 % верхней прослойки общества утроилась. В России, Китае и Индии эта доля может быть в пятьдесят раз выше.
Итак, количество сверхсостоятельных коллекционеров значительно увеличилось, и, поскольку поставки на рынок престижного искусства более или менее постоянны, наш храповик неустанно пощелкивает, фиксируя все новые рекорды. В 2007 году журнал Forbes опубликовал данные о рекордных цифрах: в мире 946 миллиардеров, из них 415 – жители США. Новоприбывших среди них 176 человек, из них 19 русских, 14 индийцев и 13 китайцев. Именно эти люди покупают футбольные команды и квартиры в пентхаусах в Лондоне и Нью-Йорке. Кроме того, для этих людей альтернативные инвестиции, вроде вложений в искусство, являют собой еще одну форму валюты, отказываться от которой совершенно неразумно. Новоприбывшие платят наличными. Потребуется резкий одновременный спад как на финансовых, так и на потребительском рынках по всему миру, чтобы сдержать их неутомимую гонку за недвижимостью, предметами роскоши и произведениями современного искусства.
Новички обычно начинают со скромных приобретений, но сейчас многие русские и дальневосточные участники выходят на рынок современного искусства сразу с громкими сделками. Начинать проще всего на торгах брендовых аукционных домов, чьи авторитет и репутация также способствуют выбору в их пользу. Кроме всего прочего, иностранцы, выходящие на западный рынок искусства, покупают скорее ушами, чем глазами, и склонны переплачивать, если так поступают другие. Азиатские и российские коллекционеры покупают «картины вращения» Хёрста или шелкографии Уорхола часто потому только, что эти художники пользуются популярностью, а их работы придают статуса в глазах жителей Лондона и Нью-Йорка.
Раз уж мы заговорили об иностранных покупателях, то основные сомнения вызывает степень их целеустремленности. Продолжат ли они покупать, если западные покупатели перестанут? Продолжат ли коллекционировать современное искусство и создавать частные музеи в своих странах, как это делали американские и британские коллекционеры?
Еще один фактор – бум музейных закупок. От четырехсот до пятисот работ ежегодно в течение ближайших десяти-пятнадцати лет будут приобретать четыре новых музея в Объединенных Арабских Эмиратах: Лувр и Музей Гуггенхайма в Абу-Даби, по одному музею в Дубае и в Шардже, а также новый Музей современного искусства в Катаре. Каждый из них сосредоточен на покупке работ брендовых художников, которые хотя и стоят несравнимо выше, но куда легче могут быть оправданы перед советом директоров и прессой, чем работы художников попроще. Аукционные дома и дилеры уже истекают слюной – и открывают новые офисы в Эмиратах. Около сотни новых музеев, посвященных современному искусству, открывается в Китае. Специалисты аукционных домов говорят, что китайские покупатели принимают участие в торгах за любую работу Уорхола, появившуюся на аукционе. Если каждый из этой сотни планирует приобрести хотя бы по две работы Уорхола, один только китайский интерес мог бы поддерживать спрос на произведения художника в течение многих лет.
Рынок произведений искусства стал чрезвычайно интернациональным. После нью-йоркских торгов «Кристи» в мае 2007 года аукционист Кристофер Бёрдж сообщил, что 30 % покупателей составляли американцы, 50 % – участники из Великобритании, Европы и России, 1 % – с Ближнего Востока, из Латинской Америки и Китая. В феврале 2008 года эти цифры распределились так: 17 % американцев, 60 % покупателей из Великобритании, Европы и России и 23 % – с Ближнего Востока, из Латинской Америки и Китая. Подобная интернационализация рынка должна служить дополнительной защитой от краха. В случае падения курса доллара могут вырасти рубль, иена или евро. В случае замедления темпов роста экономики Великобритании, в Индии и Эмиратах может случиться экономический бум. И если уж рассматривать современное искусство как категорию инвестиций, то оно, возможно, принесет немалую пользу там, где другие инвестиции пошатнутся. В конце 1990-х, когда мыльный пузырь интернет-компаний лопнул, а цены на их акции обрушились, все ждали, что и на рынке современного искусства произойдет катастрофа. Но случилось ровно наоборот: цены росли по мере того, как люди переводили деньги с фондового рынка на рынок произведений искусства.
Куда тяжелее, чем экономический спад, рынок современного искусства пережил бы внезапный отказ потворствовать вкусу толпы, который, в сущности, служит ему фундаментом. Согласно знаменитому утверждению Тобиаса Мейера: «Лучшее искусство то, которое стоит дороже всего, поскольку рынок слишком умен». Джерри Зальц возражает: «Все с точностью до наоборот. Рынок вовсе не „умен“, скорее, он похож на видеокамеру – туп настолько, что поверит во все, что вы перед ним явите… Все говорят, что рынок выявляет качество, но на деле он лишь устанавливает цену, фетишизирует желание, рисует рейтинги и создает атмосферу». Что произойдет, если коллективный культурный интеллект и вкусы публики вдруг дадут по тормозам и рынок внезапно осознает, что инсталляция Джима Ходжеса «Никто никогда не уходит» не более чем скомканная кожаная куртка в углу зала и никак не может стоить сотни тысяч долларов, да даже и тысячи не может стоить? Может быть, все это просто карточный домик, который рухнет, если коллекционеры разом, подражая один другому, вдруг решат бросить это дело?
Впрочем, до тех пор, пока обществом правит вкус толпы, суперколлекционеры, как никогда, властвуют над рынком современного искусства. Пятнадцатью