Чучело акулы за $12 миллионов. Продано! Вся правда о рынке современного искусства - Дональд Томпсон. Страница 90


О книге
годами ранее именно Чарльз Саатчи мог сотворить или разрушить репутацию художника. Теперь наряду с Саатчи это Дэвид Геффен, Стив Коэн, Адам Сендер и полсотни других. Здесь впору разве что опасаться, не сработает ли у тех, чьи капиталы связаны с финансами и хедж-фондами, реакция опытных игроков на этом поле и применительно к их коллекциям: будут ли эти люди, привычные предсказывать заранее реакцию рынка, делать то же самое, когда речь пойдет о современном искусстве? Что, если они, почувствовав смену культурных вкусов или обвал рынка, решат избавиться от своих активов, прежде чем это станет очевидно прочим участникам арт-рынка? Как только в конце 1980-х годов рухнули японские рынки, банки конфисковали художественные коллекции около двадцати крупных должников, заложивших их под банковские ссуды. Центральный японский банк успел продать отошедшую ему коллекцию на международном аукционном рынке; другие попытались последовать его примеру, однако было уже поздно.

Дурное предчувствие охватило рынок в октябре 2005 года, когда Стив Коэн заплатил свыше 100 миллионов долларов за две картины Поля Гогена и одну Винсента Ван Гога, приобретенные частным образом у лас-вегасского инвестора Стива Уинна. Проблема заключалась даже не в том, что Уинн почему-то «скидывал» импрессионистов, – на этом рынке неопределенности нет и нет поводов тревожиться из-за возможных скрытых причин внезапных продаж. Но что, если Коэн вдруг увлекся импрессионистами и теперь выбросит на рынок тысячу двести работ из своей коллекции современного искусства? И если Коэн действительно собирается продавать современное искусство сейчас, то и каждый второй инвестор немедленно пожелает продать его сейчас, а не в следующем месяце. Своими действиями Коэн в одиночку вполне мог бы спровоцировать падение рынка – достаточно было бы, возможно, просто предложить на продажу акулу Дэмиена Хёрста.

Схожие опасения возникли, когда прошел слушок, что Дэниел Луб, нью-йоркский управляющий хедж-фондом, начал распродавать свою коллекцию Мартина Киппенбергера, состоящую из двадцати работ. Обеспокоенность рынка развеяла только новость о приобретении Киппенбергера Чарльзом Саатчи. Если бы все решили, что Саатчи тоже собирается продавать Киппенбергера, рынок работ художника мог бы рухнуть. Коллекционеры со стажем отлично помнят, что одним из факторов, способствовавших краху арт-рынка 1990 года, было то, что Саатчи переживал развод, отказался от управления своим рекламным агентством и продавал в связи с этим часть своей личной и корпоративной коллекции.

Существенный обвал рынка может быть вызван просто личным капризом малоизвестного шестидесятивосьмилетнего нью-йоркца по имени Хосе Муграби, бывшего текстильного магната из Израиля. Муграби начал коллекционировать Уорхола через несколько месяцев после смерти художника в 1987 году, и к 2007 году его коллекция насчитывала восемьдесят работ – примерно столько же, сколько хранится в собрании Музея Уорхола в Питсбурге, и в три раза больше, чем у любого другого частного коллекционера. Совокупная стоимость работ по актуальным рыночным ценам составляла 400 миллионов долларов. Аукционные цены на работы Уорхола на тот момент вывели его в лидеры рынка современного искусства, то, что калифорнийский дилер Ричард Польски называет «промышленным индексом Доу».

Господин Муграби и двое его сыновей изо всех сил стараются удерживать цены на Уорхола, порой переплатив при покупке, но никогда не продавая работы по ценам ниже рыночных. В 2007 году за пятнадцать картин Уорхола, предложенных через отдел частных сделок «Кристи» новым музеям в Абу-Даби и Дубае, они запросили 475 миллионов долларов. Потенциальные покупатели отказались.

Если бы у Муграби или его сыновей, Дэвида и Альберто, возникли финансовые проблемы или по какой-либо другой причине коллекция оказалась на рынке, который продает двести работ художника в год, рынок Уорхола, несомненно, пошел бы ко дну. Да и другие сегменты рынка современного искусства вполне могли бы последовать за ним.

Продажи вовсе не обязательно служат поводом для беспокойства: такого не случается, если мотивы продавца ясны и информация о них вызывает доверие. В октябре 2006 года магнат индустрии развлечений Дэвид Геффен распродал картины Джаспера Джонса и Виллема де Кунинга общей стоимостью 143 миллиона долларов. Месяцем позже он продал «№ 5, 1948» Джексона Поллока за небывалую сумму в 140 миллионов долларов. Еще месяц спустя он продал «Женщин III» Виллема де Кунинга за 137,5 миллиона долларов. При этом никто не подозревал Геффена в попытке сбыть коллекцию с рук, поскольку все понимали, что он собирает средства для покупки издания Los Angeles Times. Рынок остался равнодушен к продажам, но тот факт, что денег, полученных от продажи четырех картин, хватило на немалый взнос за крупное издание, впечатлил всех.

Есть надежда, что краха можно будет избежать, поскольку высокие цены на современное искусство на самом деле отражают смену поколений. Новое поколение коллекционеров желает украшать свои дома постмодернистской мебелью и работами современных художников, следуя собственному вкусу, а не предпочтениям родителей. «Люди просто хотят владеть символами нашего времени, – считает Тобиас Мейер. – Знаковые произведения знаковых художников броски и легкоузнаваемы и потому неотразимо привлекательны для тех, кто находится в самом начале пути». Кроме того, владельцы хотят, чтобы коллекция отражала тот образ, который желателен им в глазах окружающих, и в этом плане современное искусство гораздо более, ну, собственно, современное, чем работы старых мастеров.

После этих достаточно убедительных аргументов дилеры и специалисты по аукционам закатывают глаза и пожимают плечами, рассуждая об аукционных ценах на отдельных художников – Уорхола, Эмин или Киппенбергера. Складывается впечатление, что большая часть современного искусства – взять хотя бы работы, показанные на выставке «Америка сегодня», – продается исключительно по капризу моды, которая однажды просто пройдет, и все это искусство станет грудой хлама, может быть, вместо него будет модно покупать китайскую живопись или флюгеры XIX века. Похоже, у каждого дилера припасен план «б» на случай подобного исхода: прикрыть галерею и работать на дому, переключиться на старых мастеров или удалиться в монастырь.

Как понять, что мыльный пузырь современного искусства вот-вот лопнет? Традиционный ответ таков: первым сигналом будут провальные торги поочередно на «Кристи» и «Сотби». Неудачные торги одного аукционного дома ни о чем не говорят – собрались заурядные лоты или назначены чрезмерно агрессивные резервные цены, – но если падут сразу оба, это будет означать, что пузырь сдулся. Аукционы – лучший индикатор жизнеспособности рынка, поскольку аукционные цены наиболее прозрачны из всех и широко освещаются в прессе. Цены на дилерском рынке и арт-ярмарках непрозрачны, и дилеры имеют все основания замалчивать низкие цены.

Как только покупатели видят, что пузырь лопнул, они ретируются. В середине 1990-х годов желающие приобрести картины Джулиана Шнабеля и Сандро Киа должны были записаться в длинный лист ожидания. Однажды в октябре список испарился, и их работы продавались уже с огромной скидкой. К Рождеству желающих приобрести их работы даже по сниженным ценам не было. Первыми исчезают

Перейти на страницу: