Шэнь Цинцю показал ему меч:
– При мне. Но хребет Майгу по-прежнему растёт, хоть до слияния ещё осталось какое-то время. Шисюн, заберите этот меч, вы должны уничтожить его.
С его помощью Юэ Цинъюань кое-как поднялся на ноги.
– Ну, а ты?..
«Само собой, вернусь, чтобы разыскать Ло Бинхэ», – подумал Шэнь Цинцю, но вслух сказал:
– Шисюн, ваши ранения очень необычны. Что же с вами случилось?
Похоже, в этом разговоре ни одному из собеседников не суждено было дать прямого ответа.
– Я не хотел этого, – туманно произнёс Юэ Цинъюань. – Но, в конце концов, я слишком порывистый человек.
Что-то в этих словах показалось Шэнь Цинцю странным, но у него не было возможности толком обдумать, что именно. Поддерживая Юэ Цинъюаня, он помог ему сделать первые шаги.
– Шисюн, вы можете идти? Спускайтесь с хребта, уничтожьте меч и найдите шиди Му, чтобы он позаботился о ваших ранениях. Предоставьте мне самому разобраться с Ло Бинхэ.
Юэ Цинъюань едва держался на ногах даже с его помощью, на землю продолжала капать алая кровь. Стоило Шэнь Цинцю отпустить его, как глава школы, немного постояв, вновь рухнул наземь.
Побелев от страха, Шэнь Цинцю тут же бросился к нему, чтобы помочь подняться.
– Глава школы? Шисюн? – Когда он прощупал пульс Юэ Цинъюаня, даже его скромных познаний в медицине хватило, чтобы понять, что состояние его шисюна крайне тяжёлое.
Тот будто впал в транс и, казалось, вовсе не различал его слов.
– Но… тогда, в Цзиньлане, и когда Ло Бинхэ осадил наш хребет, я сумел себя контролировать, помня об общем благе… и всё же всякий раз потом думал, что лучше бы я… поддался порыву, – прошептал он.
Видя, что глава школы вот-вот отключится, Шэнь Цинцю хотел было хорошенько ущипнуть его за губной желобок, чтобы привести в чувство, но не посмел совершить столь непочтительное действие по отношению к вышестоящему, вместо этого гаркнув в ухо:
– Шисюн, очнитесь! Вы всё сделали правильно!
Прикрыв глаза, Юэ Цинъюань покачал головой. Втянув воздух, он разразился столь тяжким кашлем, что сердце Шэнь Цинцю болезненно сжалось.
Кровь не заставила себя ждать, выплёскиваясь с каждым выдохом.
– Помоги мне… убрать Сюаньсу, – с трудом выговорил Юэ Цинъюань.
Шэнь Цинцю поспешно опустился на колени рядом с ним и спрятал в ножны ослепительно-белое лезвие лежащего неподалёку меча, чтобы вручить владельцу. Лишь тогда цвет лица Юэ Цинъюаня хоть немного изменился к лучшему, и он наконец с трудом сумел сделать несколько вдохов.
Уставив неподвижный взгляд на свой меч в руках Шэнь Цинцю, он вместо того, чтобы принять клинок, попросил:
– Если я умру здесь… прошу тебя, верни Сюаньсу на пик Ваньцзянь.
– Что вы сказали? – в ужасе переспросил Шэнь Цинцю.
О какой это смерти он толкует? Неужто раны Юэ Цинъюаня и впрямь настолько серьёзны?!
– Сюаньсу обладает необычайной мощью, – продолжил глава школы, – но, даже сражаясь с сильным противником, я почти никогда не вытаскивал его из ножен. Полагаю, ты и сам не раз задумывался, отчего?
Шэнь Цинцю кивнул. И, надо думать, этим вопросом задавался не он один.
– Сюаньсу – вся моя жизнь. Ты понимаешь, что это значит?
Разумеется, нет – Шэнь Цинцю подозревал, что в такой момент его шисюн едва ли станет прибегать к цветистым метафорам, желая показать, как он дорожит своим мечом.
А также он предчувствовал, что Юэ Цинъюань собирается поделиться с ним секретом, о котором не известно ни единой живой душе.
– Всякий раз, когда я извлекаю Сюаньсу из ножен, он сокращает мой жизненный срок, – признался глава школы, подтверждая его догадку.
Стоило Шэнь Цинцю услышать эти слова, как меч в его руках будто потяжелел на тысячу цзиней[167].
Неудивительно, что он столь редко покидал ножны.
Владелец подобного меча и впрямь не станет извлекать его без крайней необходимости.
– Шисюн… вас некогда постигло искажение ци? – потрясённо спросил Шэнь Цинцю.
Использовать годы собственной жизни в качестве движущей силы для духовной энергии, связать свою жизнь с мечом подобным образом… Разве Юэ Цинъюань выбрал бы столь гибельный путь, не послужи тому причиной катастрофическая ошибка в ходе совершенствования, приведшая к искажению ци?!
– Я поступил на обучение на пик Цюндин пятнадцати лет от роду, – медленно проговорил Юэ Цинъюань. – Стремясь к заветной цели во что бы то ни стало, я проявил излишнюю поспешность и вместо того, чтобы достичь единства человека и меча, утратил всё, чего успел добиться, скатившись к самому подножию. Не об этом я мечтал – о жизни, полной бесплодных терзаний, по окончании которой останутся лишь пустые сожаления.
По мере того, как он говорил, к его раскрасневшемуся от кашля лицу постепенно возвращался нормальный цвет.
– Не продолжайте, – поспешил прервать его Шэнь Цинцю. – Сейчас не время говорить об этом. Сперва позвольте мне доставить вас к шиди Му.
Они вдвоём кое-как проделали несколько шагов, когда Юэ Цинъюань внезапно шепнул:
– Прости…
Шэнь Цинцю вновь не мог взять в толк, о чём говорит глава школы, – он определённо не припоминал ни единой причины, по которой тот мог бы просить у него прощения. Если уж на то пошло, это ему самому следовало извиняться перед Юэ Цинъюанем за то, что он постоянно отлынивал от работы и маялся дурью, занимаясь чем угодно, кроме своих прямых обязанностей[168], да ещё то и дело влипал в неприятности, с последствиями которых приходилось разбираться его шисюну, – иными словами, служил для него источником непрекращающейся головной боли.
Но его следующие слова и вовсе повергли Шэнь Цинцю в шок:
– Мне правда… правда очень жаль, – дрожащим голосом произнёс Юэ Цинъюань. – Разумеется, я хотел вернуться как можно раньше и забрать тебя… но вместо этого я всё испортил. Ты был прав тогда, всему виной моя порывистость… После того, как учитель уничтожил мои духовные меридианы, меня заперли в пещерах Линси больше чем на год. Мои основы были разрушены, мне пришлось начинать всё с самого начала. Я кричал, звал – всё безрезультатно. Целый год я сходил с ума взаперти, предоставленный сам себе; никто так и не склонил слуха к моим мольбам, никто не пожелал выпустить меня… В спешке я не щадил себя, но к тому времени, как я вернулся, поместье рода Цю уже давно пришло в запустение…
В сознании Шэнь Цинцю словно раздался оглушительный раскат грома.
В единый миг всё встало на свои места: доброжелательная забота Юэ Цинъюаня и его желание во что бы то ни стало защищать бедового собрата, покрывая все его прегрешения, – всё это в деталях предстало перед