Зато какая была служба! Она состояла из таких приключений, что слушатели забывали все. Например, шрам на лбу получен во дворце Бухарского эмира, куда Петр прокрался с отрядом казаков, чтобы освободить пленного русского майора и его дочь, предназначенную в гарем. А еще плавал по мало кому известному Аральскому морю. А еще охотился на тигров в камышах.
Важно не только что говорить. Важно — как говорить. Голос у Петруши был громкий, густой, идеальный баритон. Он им играл, заставлял слушателей замирать, если не цепенеть.
А иногда не только рассказывал, но и пел. Например, когда Рылеев захотел с ним познакомиться, то услышал издали:
Ревела буря, дождь шумел,
Во мраке молнии летали,
Бесперерывно гром гремел,
И ветры в дебрях бушевали.
Удивленный, Рылеев подошел к певцу, а хитрый Петруша сделал вид, будто не понял, что перед ним автор знаменитой песни. И сказал, что эту балладу про Ермака поет весь корпус — ведь враг почти тот же, да и напоминание, как этот враг коварно подкрадывается.
Уж сколько раз твердили миру… Но Кондратий Федорович попался на столь незамысловатую лесть. Вместо проверочных вопросов — с кем знакомы, от кого узнали мой адрес? — начал, как и прочие товарищи по заговору, беседу о далеких степях.
Кроме того, туркестанский офицер то и дело спрашивал столичных гвардейцев: где же царь, к кому идти с докладом? Слышал в ответ возмущенные реплики: император, которому присягнули, в Варшаве, править не хочет, а мы не хотим, чтобы его брат правил! Разделял возмущение, говорил, что такой порядок дел надо переменить. И не то чтобы с каждым днем — с каждым часом становился своим для членов Северного общества и сочувствующих, посещавших квартиру Рылеева.
* * *
О своих похождениях Петруша рассказывал мне сам — в гостинице на окраине, где ночевал, хотя ему предлагали уже поселиться в центре, у гостеприимных офицеров-заговорщиков. Миша привлек двух лучших агентов, которые проконтролировали, есть ли хвост за Петрушей. Хвоста не было. Декабристы никакие не конспираторы-террористы, но все равно лучше поостеречься.
Итак, Петруша в дом Рылеева внедрился. А параллельно развивался другой проект, тоже связанный с Рылеевым. Точнее, его семьей.
Глава 58
Задумка эта появилась у меня не так давно, когда я в очередной раз обратилась к романтическому и печальному мему из прежней жизни. Назывался он «Жены декабристов».
Да, на слуху Трубецкая, Волконская, Полина Гёбль. Но это все же дороги-тревоги, желание ехать за любимым на край света и его исполнение.
А ведь были иные судьбы, не просто печальные — трагичные. Например, Наталья Рылеева. Брак по любви, родилась дочка, сын умер (эти нюансы я узнала уже в нынешней жизни). Из той, прежней, помнила, как утром 14 декабря Николай Бестужев пришел на квартиру к другу, но Наталья Михайловна схватила его за руки и стала умолять: оставьте мне моего мужа, не уводите, он идет на гибель!
Между прочим, не ошиблась.
Потом будут и царские милости будущей вдове — денежное вспоможение, и долгая жизнь… Все равно жестоко и страшно. Положил на диван жену, упавшую в обморок, оторвал от себя ручонки дочки, ушел на погибель.
Вот сказал бы такое невесте, когда она вышла замуж едва ли не против воли отца, вот тогда согласилась бы?
И я решила познакомиться с Натальей Михайловной. Для этого мы с Мишей запланировали целую административную операцию. В Адмиралтейской полицейской части — городском районе — был объявлен поквартирный обход для опроса семей с малолетними детьми: не болеют ли детки, не нужна ли медицинская помощь?
Ну как объявлен? Тут Миша был принципиален: объявили — надо проводить. Задумали мы это еще в ноябре, подготовили сотрудников для обхода, вернее сотрудниц.
Надо сказать, за год работы в должности товарища министра мой супруг начал ползучую, но неуклонную феминизацию МВД. Пока что на мелких, технических должностях — в первую очередь трудоустраивал молодых вдов сотрудников, а иногда даже их незамужних сестер. Дамочки были прилежны, аккуратны, и если старые чернильные крысы сперва на них ворчали, то уже скоро принялись ставить в пример молодежи: «От сударынь духами пахнет, а не перегаром, как от вас».
Вот и обходить квартиры были назначены служащие дамы, правда с напарником мужского пола на всякий случай. Адмиралтейская часть — самая богатая, но все равно каждый вечер супруг получал ворох жалоб: детки болеют, молочка бы им да лекарств от рахита. Лучшее лекарство — хорошее питание, поэтому операция вышла мне в копеечку… Ладно, еще одно доброе дело.
Еще визитеры информировали родителей, что на Мойке и Фонтанке открыты безопасные катки. «Мальчишек радостный народ» резал коньками лед в Питере, как и в остальной России. Где хотел, несмотря на полыньи и проруби. Эта беспечная привычка за студеный сезон брала с десяток жертв. Пусть катаются на огороженных официальных катках, где никто лед не прорубит.
* * *
В квартиру Рылеева была отправлена не простая обходчица, а Настя, тщательно проинструктированная мною. Я рассказала ей о происходящем в общих деталях: надо спасать страну от смуты, а хороших, но глупых людей — от виселицы. В том числе поэта Рылеева.
Настя вернулась немного сердитая. На Кондратия Федоровича.
— Да как же, Эмма Марковна, можно так со своей женой обращаться? Понятное дело, чья бы корова мычала — я тоже вся в работе, не до мужа. Но у нас хотя бы ребенка нет!
Хозяин не уделил визитерше внимания: все вопросы по детям — к жене. Наталья Михайловна была поначалу насторожена. Но разговорилась, поделилась горем: недавно умер сын — второй ребенок. Настя, кстати не соврав, сказала, что сама надеется родить, стала спрашивать Наталью о материнских делах. Та велела кухарке чай поставить, две женщины уединились и выговорились.
— Давно такого несчастного человека не встречала. Ее муж, — тут Настя понизила голос, — весь в своем заговоре. Гости соберутся, жена выглянет к ним, покажется — и у себя затворится. Ни погулять вдвоем по набережной или бульвару, ни в гости пойти к другой семье. Только стихи и тайное общество. Наташе поговорить не с кем, кроме кухарки. Потому-то мне душу и открыла. И боится, очень боится, потому