– То есть вы хотите сказать, что его компульсии – отправка посланий для меня? – уточнила Даша.
– Да, а также «подпись» каждого рисунком какой-то башни. Правда, я все не могу взять в толк, почему именно этот рисунок? Возможно, это что-то значило для него?
– Эта башня в детстве была «нашим» местом. С ней многое связано.
– Все это звучит как какое-то сумасшествие, – вступил в разговор я.
– Он и есть сумасшедший, – подтвердил Виктор Александрович.
С нашим новым знакомым мы просидели почти до самого вечера. Виктор Александрович оказался довольно интересным человеком. Позже к нам присоединились Дашины родители, и пиршество затянулось на еще добрых пару часов. Они вспоминали Туре, охали и ахали тому, как вообще это все могло произойти, вспомнили даже Марка Твена с его «Томом Сойером». В этом произведении мальчики тоже считались погибшими, а потом заявились на собственные похороны. Потом Виктор Александрович рассказывал о своей жизни. Оказалось, что в Копях жила его сестра, и именно на ее день рождения он приезжал в тот день, когда нашёл испуганную Дашу около моего дома. Сам он жил один совершенно в противоположном конце города и воспитывал двух сыновей. О том, где его жена, мы не спрашивали, но из разговора косвенно поняли, что она умерла. А когда он начал рассказывать, почему выбрал именно психиатрию, разговор как обычно перешел к медицине. По-моему, именно ей кончается любой диалог в компании медиков.
Виктор Александрович уехал раньше, чем Дашины родители. Они чуть задержались, и мы даже успели сыграть в их любимую «Дженгу».
– У тебя отличная семья, – заметил я, когда уже в одиннадцатом часу помогал Даше убирать посуду со стола. – Это так здорово, когда ты уже взрослый, живешь своей жизнью, и к тебе есть кому приехать.
– Герман, – тихо произнесла Даша, – мне нужно с тобой поговорить.
– О чем? – я насторожился. Обычно такие слова не предвещают ничего хорошего. – Где я накосячил? Вроде бы насчет Алены мы уже все обсудили.
– Нет-нет, все в порядке, просто… В общем, я, кажется, нашла твоего отца.
Направляясь в кухню со стопкой тарелок, я так и замер посреди комнаты. Это какое-то чудо, что они не упали из моих рук.
– Что ты сказала?
– В общем, когда ты лежал в больнице, я решила еще раз перешерстить твои письма. Прости, что я в них рылась и все такое. Но я очень хотела найти какую-нибудь ниточку, за которую можно было бы зацепиться. И тогда мне пришло в голову чуть расширить круг поисков. На одном из последних писем не было точного адреса. При сортировке мы скорее всего просто отбросили его в сторону. Но я решила обратиться в почтовое отделение, откуда письмо было отправлено, – Даша сделала многозначительную паузу.
– Ну и…? Что тебе там сказали? – мне не терпелось скорее услышать, что ей удалось выяснить.
– В общем, мне сказочно повезло. Почта находилась в какой-то крохотной деревеньке. Она не так далеко, всего пара часов езды от города. Меня чуть было не послали, пока мой разговор с работницей не услышала вовремя пришедшая почтальонша. Ее зовут баба Глаша и она знает твоего отца. Она тут же поняла о ком речь, и… В общем, помнишь, я просила ничего не планировать на завтра? Потому что завтра мы едем к твоему отцу.
Тишину разрезал звон битого стекла. Тарелки, которые я прежде держал в руках, все-таки полетели на пол.
Глава 36
ГЕРМАН
Маленький деревянный домик, утонувший в сугробах снега. Покосившийся забор из редких кольев, на одном из них – едва проглядывающая из-под снежной шапки кастрюля. Кажется, ее оставили здесь не один десяток лет назад. Ржавая, с множеством дыр, точно решето. Из этого дома уходила жизнь. В таких обычно живут глубокие старики, которым многого не нужно – дрова для печи, бутылка молока да краюшка хлеба из деревенского магазина за углом. А кто-то не может дойти даже до него – так и остаются умирать в холодном доме, одинокие и всеми забытые. Неужели и папа тоже…живет такой жизнью? В то время как мать строила бизнес, меняя крутые машины, он скитался по городам и наконец нашёл свое пристанище в этой развалюхе?
Папа. Добрый, милый, светлый папа. Я вспомнил, как, когда я был совсем маленьким, ты построил мне домик на дереве. Настоящий дом! Тогда я чувствовал себя самым крутым мальчишкой на этой планете. Твои золотые руки могли построить десяток таких домов, починить этот чертов покосившийся забор, почистить снег со всего двора и построить из него горку, на которой бы катались твои внуки. Сейчас ты совсем один, но обещаю, я все исправлю.
В этот момент как никогда сильно мне захотелось бросить к чертям эту карьеру и науку и завести семью. Свою. Чтобы два маленьких карапуза с задорными криками встречали меня с работы. Я расскажу им сказку на ночь и поцелую в пухлые щечки, а они скажут мне: «Спокойной ночи, папа!» А на утро, в выходной день, мы все вместе поедем в деревню кататься с горки, лепить снеговиков и, раскрасневшиеся с мороза, есть блины, которые в это время испечёт Даша. А потом ты достанешь свои старые деревяшки, папа, и вырежешь из них самолёт. Или грузовик. Или длинный поезд. И вы будете играть в него до самого вечера, ты и твои внуки.
От мысли о жизни, которой у меня никогда не было, защемило сердце.
К входной двери вела узкая дорожка. Не прочищенная, а скорее протоптанная. Мы преодолели ее в три шага, но вот сделать следующий я не решался.
– Давай, Герман, – прошептала Даша, сжимая мою руку.
– Я не видел его больше двадцати лет. Я даже не знаю, что сказать…
– Просто начни. А дальше…а дальше оно само!
Закрыв глаза и собравшись с духом, я постучал в дверь. Сильно. Протяжно.
– Баба Глаша! Отпирайте, это мы! – крикнул я, когда за дверью послышались шаркающие шаги. Баба Глаша была той женщиной, которая дала Даше этот адрес.
Заскрипел замок, возня за дверью усилилась и наконец, впуская в дом морозный воздух, дверь отворилась. Баба Глаша стояла на пороге в одном тонком домашнем халате.
– Здравствуйте, баба Глаша! – бодро поздоровалась Даша. – Наверное, нам лучше войти, иначе мы непременно вас застудим.
– Конечно, конечно, внучки, заходите… – бабушка суетилась, и было в этой суете что-то тёплое и домашнее.
Пока мы переодевались, я с любопытством разглядывал