«Уничтожить портал, как тогда. Отправить Софию на Землю, хоть добровольно, хоть обманом. Но магия портала теперь связана с нами обоими, я вижу эти нити. София открыла его со стороны своего мира, теперь я не полноправный властелин этих перемещений. Уничтожить можно только с двух сторон. Как же упросить ее принести меня в жертву, не себя, а меня? Ничего… ничего, я просто застыну каменной статуей… так бывает… бывает. – Но от одной мысли по спине полз холод, а горло перехватывали неуместные судороги. – Сумеречный! Где или что тебя носит в такой момент?» – мучительно размышлял Раджед, выбиваясь из сил, томясь ожиданием атаки.
Да еще София представала зыбкой горлицей в лютую бурю, ее словно истязало что-то изнутри. Этот ужасный камень – жемчуг. Или что-то иное… избранная Эйлисом для жертвы? А на что тогда Страж Вселенной? Вновь дружба с Сумеречным Эльфом окрашивалась в темные тона его загадочного молчания. Он не помогал, а время играло против льоров.
День канул в бесполезные попытки соединить магию башен и вновь завершался в библиотеке. Стоило, наверное, окончательно переехать в нее: уже не привлекали ни шелковые обои, ни картины в золотых рамах. Нажитая за сотни лет роскошь тяготила злым роком. Льоры слишком любили богатства, слишком жаждали безраздельной власти. Желание вещей уничтожило в них дух человека.
«Я бы сжег эту башню, отдал бы все самоцветы, все вещи, лишь бы прекратить муки!» – думал Раджед, делая вид, словно читает очередной фолиант. Но он уже убедился: они на пороге чего-то нового, еще не коснувшегося страниц ни единой книги.
За день он слишком устал, выдохся от магической работы и измучился от недобрых предчувствий. Чрезмерно много навалилось на него: судьба Земли, сотрудничество с малахитовой башней, невозможное исцеление Эйлиса, грядущая в любой миг атака Нармо, чьи силы превосходили мощь всех льоров, а главное – София, которая украдкой старательно улыбалась, но таяла оплавленной свечой.
Она сидела на черных бархатных коврах в нише подоконника. Большое окно открывало вид с высоты на пустошь. Облаченная в атласное платье со струящимся синим океаном складок, с убранными в две серебряные полусферы-сетки русыми волосами и сияющими, но отчего-то грустными глазами, она казалась невероятно роскошной женщиной.
Вот только в ее взгляде и манерах не осталось той детской наивности, тех черт любопытного и отважного котенка. Она смотрела совсем по-взрослому. Что такое взросление? Детство исчезает, когда понимаешь, что не умеешь чего-то не потому, что еще мал, а лишь потому, что еще не обучен этому. И на тебя уже налагаются определенные табу, они касаются и поведения, и одежды, и хода мыслей.
Она стала совсем взрослой, хотя казалось, что в шестнадцать лет бутончик-девушка почти полностью раскрылась, но теперь… Роза сияла, бутон исчез – только недавно, но уже почти бесследно. Она выглядела серьезной и уравновешенной, спокойной, правда, невероятно грустной.
Он любовался ею… Но что-то больно резало его сердце. Ее тайна.
– Пожалуйста, расскажи! Так невозможно! – наконец выдохнул Раджед, вырывая случайную фразу из собственного потока тяжелых мыслей. Неопределенность – вот что он ненавидел больше всего.
София отвела взгляд. Затем подняла глаза, отложила книгу и застыла так на долгие минуты. Руки ее то машинально перебирали страницы, то замирали полным оцепенением. Она уже выдала себя, оставалось лишь подтвердить самые страшные предположения. Сердце чародея заходилось от бури неразборчивых чувств. Льор вновь проклинал этот ужасный отвратительный мир, его родной Эйлис, который способен только отбирать.
– Радж… Милый… – Она замолчала, а потом измученно слабо улыбнулась, едва не плача. – Я скоро умру.
– Нет… Нет!
– Не стоило говорить, не стоило. Дурной я человек, – прошептала она, закрывая дрожащими руками лицо. Похоже, это спокойное короткое признание шокировало ее, как и Раджеда. Он кинулся к подоконнику, склоняясь над Софией.
– Нет! Этого не случится! Почему же ты раньше не сказала?
– Я не хотела говорить тебе.
– Мне ты должна была сказать в первую очередь. Моя магия исцеляет все… В этом и есть сила льоров.
Раджед еще тешил себя надеждой, что это какой-то недуг с Земли, а они-то накануне вернули с того света Илэни, что не сумел бы никто из ячеда. В том и крылась сила льоров. Раджед отдал бы последние вздохи Эйлиса ради нее, ради его Софии. А дальше – пусть хоть все окаменеет.
– Исцеляет… Неужели всё-всё? Никто не знает, что это… – словно впадая в транс, проговорила возлюбленная, раскачиваясь из стороны в сторону. Тяжелый черный бархат траурным завыванием неуловимо поскрипывал в такт ее движениям.
Раджед же после минутного замешательства выхватил самоцветы исцеления и фамильный талисман. Усталость напряженного дня словно растворилась. Он вспоминал, как усмирял не раз тьму Сумеречного Эльфа – на то они были и льоры, могущественные чародеи, которые ради магии выпили, как пауки, родной мир. Но, может, если бы удалось исцелить Софию, то и Эйлис простил бы их? Вряд ли, слишком просто, слишком наивно верить, что разоренный мир помилует после спасения одной или двух жизней. И все же Раджед не думал ни о чем, не оценивал.
София безмолвствовала, покорно позволяя опробовать на себе всевозможные заклинания исцеления. Но обреченный покой в ее кротком взгляде доказывал тщетность всех попыток. И впервые чародей осознал, что все это время она смотрела как будто не на мир вокруг, а внутрь своей души или за грань мироздания.
«Сумеречный! Это ведь ты сказал ей, что она обязана умереть! И она согласилась! Ненавижу тебя, ненавижу! Если бы ты не сказал, она бы не открыла портал! Если бы ты еще семь лет назад отнял у нее жемчуг и стер воспоминания, то мы бы сейчас сами разбирались! Да, заведомо обреченные на провал, но зачем ты впутал во все это несчастную девушку?! И когда? Это ведь был ты, а не Эйлис?» – яростно негодовал Раджед. Руки его дрожали от напряжения: он то искал линии мира, то пробовал традиционную магию, то свои комбинации, которые спасали его не раз в битве. Поминутно он интересовался,