– Я не хотела говорить, – повторяла она, обвиняя себя за это признание. Но разве надлежало ей одной нести столь тяжкий груз после всего, что они пережили вдвоем?
Раджед внимательно изучал линии мира, переплетение сияющих нитей, мерцающие соцветия, недоступные рычаги. И все они вскоре соткались в плотный кокон. Магия жемчуга? Слишком просто! Вокруг Софии концентрировалась энергия, предназначенная для чего-то другого. Но разве так бывает у умирающих? Линии сложились вокруг нее, укутывая гигантскими крыльями. Раджед попытался дотронуться до них, но его магия показалась слабой. Что-то ждало своего часа, и, кажется, вместе с ним настал бы последний миг Софии.
«Такая же тайна, как и причина угасания Эйлиса! Проклятье, как же так? Как? Я едва обрел ее и снова… обречен потерять, уже навечно!» – Раджед все больше отчаивался, когда ночь вступала в свои права, заползая холодными тенями между шкафов с томами книг.
София же плыла в этой мнимой темноте, расцвеченная синим мерцанием неразгаданных линий мира. Она и не подозревала, что узрел чародей. Ведь так же умирала его мать: казалось, без причин. Ее окутывали следы такой же магии, вернее, чего-то неизведанного. Она все твердила о Душе Эйлиса, которая исцелила бы их всех. И Раджед вспомнил, что тогда, в детстве, он тоже видел линии мира без усилий и труда. А потом разучился, когда пролил первую кровь.
Неужели теперь все талисманы не имели никакой ценности, потому что все решалось на более высоком уровне? Чародей опустил руки, небрежно держа двумя пальцами фамильную реликвию, словно дешевую безделушку.
– Нет… Неправда, – охнул и привалился к противоположному концу подоконника, мотая головой. София только ответила мягким голосом:
– Да.
– Нет… Почему… Ты не умрешь!
– Эйлису нужны не войны и жертвы, ему нужна любовь. Я связала себя с Эйлисом, когда полюбила этот мир, полюбила тебя, Раджед. И я умираю, потому что умирает Эйлис, – отчетливым приказом действовать огласил библиотеку тихий голос. Вновь ее безумные теории, которые в последнее время все чаще находили подтверждение.
– Тогда я обязан спасти его. И тебя. Есть одно очень сильное колдовство.
«Но ему нужна жертва? Нет, я не пойду на это. Только не ценой твоей жизни», – молча проговорила София, лишь испуганно воззрившись на Раджеда. В широко открытых озерах ее глаз льор отчетливо рассмотрел свое отражение, так же безмолвно, но непреклонно отвечая: «Я умру за тебя!»
– Умереть просто. Лучше живи ради меня. За меня… – словно прочитав его мысли, проговорила София.
Он заключил ее в долгие объятия, как при расставании, как перед тяжелой битвой. Руки его снова дрожали. Она гладила его волосы, зарывалась лицом в камзол на плече и с закрытыми глазами шептала:
– Пожалуйста, постарайся не думать об этом… Я так хочу провести это время с тобой, только с тобой. Слышать, как бьется твое сердце. Ощущать тебя словно пульс этого мира.
«Как больно… Слезы… Как сдержать их, ведь по живым не плачут! Она не умрет! Клянусь! Говорю! Кричу! Она не умрет!» – выло его сердце. Казалось, и камень должен был разрыдаться от этого горя.
– Эйлис не умрет, – решительно проговорил чародей. Он больше не проклинал свою родину, больше не испытывал ненависти; он разделял всеобщую молчаливую скорбь. Но разве от этого легче?
С того дня Раджед принялся искать средство, чтобы исцелить Софию, вернуть ее на Землю, разорвать связь с Эйлисом, самоцветом или линиями мира. Не удавалось доподлинно установить, что все-таки случилось, как она связала себя с чуждым ей миром. Только ли из-за сострадания к нему протянулась нить?
Раджед не ведал, и каждый миг его все больше окутывал страх – не за себя, а за Софию и остальных льоров, ведь, чтобы отразить сокрушительный удар Нармо, не хватило бы мощи даже вместе с силой малахитовой башни. От мрачных мыслей чародей не замечал, как на его руке разрастаются каменные чешуйки и ползут в обе стороны от предплечья, как узор от мелкой сетки. Зато София проницательно отмечала малейшие изменения. И пока ее избранник трудился над созданием щита, она судорожно искала способы отвести от него каменную чуму.
– Поспи, что же ты делаешь?! – уже со строгой настойчивостью приказывал ей Раджед, когда заставал ее посреди ночи неизменно в стенах библиотеки.
– Все хорошо, все в порядке. Я почти нашла, почти добралась до ответа… – неуклонно твердила София, но все отчетливее проступала ее бледность.
Казалось, ее похищают лучи далекой луны, обращают в призрака. Они оба измучились от безответности книг. Чудеса не происходили сразу и со всеми. После исцеления Илэни песня самоцветов не вернулась, чтобы окутать и утешить весь Эйлис. София угасала от боли мира, Раджед каменел. Тщетно, все тщетно – они не ведали, как спасти друг друга. Оттого временами откладывали книги и, сиротливо прижавшись друг к другу, с глубочайшей грустью радовались короткому отрезку, отведенному для их зыбкого счастья.
– Отдохни.
– Спать не хочется, совсем, – отвечала отрывисто София и в тот вечер, кутаясь в ажурную белую шаль, которая напоминала хрупкие крылья лебедя или тонкую вязь паутинки. От этого чудилось, словно возлюбленная еще более эфемерна.
Раджед подхватил ее на руки и перенес на софу, сел рядом, обнимая озябшую избранницу. Сумел бы он хоть кого-то теперь согреть? Камень с живым пылающим сердцем, словно Огира, которого он своей рукой обрек на вечные страдания. Все возвращалось возмездием, равной ценой.
– Расскажи мне что-нибудь… Об Эйлисе, – проговорила София, будто прося убаюкать себя. После страшного признания ее покинул спокойный сон, словно до того она сама не до конца верила, а когда облекла в слова, то не выдержала страшной доли.
– Хорошо, – не возражал Раджед, указывая за перекрестье рамы. – Видишь нашу луну? Светит таким же ясным белым сиянием, как ваша.
– Она похожа на жемчужину.
– Давным-давно существовала у ячеда легенда о луне и солнце Эйлиса, – начал отвлеченно Раджед, хотя не привык рассказывать сказки на ночь. – Словно жили когда-то в незапамятные времена воин Сурадж и красавица Мотии. Мотии всегда ассоциировалась с жемчугом. Сурадж – с янтарем… – Раджед запнулся, поразившись случайно открывшейся аналогии. – Они любили друг друга, но им пришлось навечно расстаться, чтобы мир продолжил существовать. С тех пор Мотии управляет приливами и отливами, а Сурадж дарит тепло, что поддерживает жизнь. Но они никогда не встречаются, лишь смотрят друг на друга издалека. Мотии хранит ночами свет Сураджа, чтобы оберегать людей даже в то время, пока