– Какая же беда обрушилась на Эйлис, если им пришлось расстаться?
– Миф утерян в культуре льоров, не знаю. У нас все остальные мифы – это сказания о легендарных королях, скучные и жестокие биографии. – Раджед извиняющеся замолчал.
София устало прикрыла глаза и вскоре непроизвольно провалилась в сон. Раджед аккуратно перенес ее в спальню и затворил за собой дверь.
Смутные подозрения мешали ему хоть немного отдохнуть, магия позволяла продержаться дольше, чем человеку. К тому же в башне творилось что-то не совсем обычное, будто предвещало чье-то вторжение: то портьеры колыхались без сквозняка, то привычные картины меняли свое положение без разрешения хозяина, то на светлом паркете возникали следы босых мокрых ног. Кто-то наблюдал и оставлял маячки своего присутствия. Но кто? Враг или друг? А если и друг, то явился ли он в качестве друга?
Раджед стремительной незаметной поступью воина предусмотрительно прошел по всем обитаемым покоям и залам, но никого не обнаружил; спрятал когти и поднялся на самую вершину башни. Нет-нет, Нармо не стал бы прибегать к таким дешевым проделкам. Лишь тот, кто давным-давно пришел к нему другом. На самой вершине башни…
Да, там все началось, там когда-то они стояли возле парапета с Сумеречным Эльфом, взирая на каменную равнину. Пейзаж не изменился, лишь зачарованные розы разрослись густыми алыми кущами. Они оплетали скамьи и стелились неухоженными дикими стеблями вдоль фигурной плитки дорожек. Казалось, сад болезненно праздновал свое грядущее окаменение, демонстрируя все соки и краски жизни, словно грянувший всеми инструментами оркестр. Только вместо мелодии получался неопрятный рев. Розы забирали воздух, разнося сладковатый аромат в ночи, царапали и кололи кожу случайными шипами. Они бунтовали против неизбежного рока, словно обвиняя хозяина в таком исходе. Но что мог сделать Раджед?
Он даже не ведал, как отвести незаслуженную участь от Софии. Розы молчали, лишь кружились бесполезным хороводом белых лепестков. Отчего же только белых? На этот раз прямо из него соткались очертания человека. Или же черный ворон давно сидел на парапете, слившись угольным штрихом с непроглядной темнотой?
Сумеречный Эльф задумчиво счищал лепестки с черной толстовки, прячась в глубине капюшона. Он не приветствовал чародея, ведь любые слова прозвучали бы нелепо и неуместно.
Еще недавно Раджед желал отблагодарить друга за семь лет запечатанного портала, ведь за это время одержимый гордыней льор смирил свою ярость и впервые взглянул на себя со стороны. Казалось, Сумеречный Эльф неуловимыми шажками приближал подлинное счастье друга, но все обернулось жестокой уловкой, холодным расчетом существа, неспособного на человеческую теплоту.
– Исцели ее… – сквозь зубы проскрежетал Раджед, низко опустив голову. – Я знаю, что ты можешь! Ты же один из Тринадцати.
– Не имею права, – ответил Страж, словно они уже долгое время вели разговор. – Отныне я вижу и ее, и твою судьбу до конца, так что не имею права вмешиваться.
– Что значит, ты не имеешь права? – Раджед поперхнулся гневом, когти непроизвольно высветились пятью яркими лезвиями.
– Это значит: если я снова вмешаюсь, мир сместится с оси, неизвестно, к каким последствиям это приведет. Скорее всего, к новой катастрофе, – отчеканил Сумеречный Эльф, точно происходящее его вовсе не касалось.
– Значит, вот как. Значит, такой ты друг, – спокойно начал Раджед, но с каждым словом голос его наливался оттенками ярости, как крепчавший ураганный ветер. – Ну что же, «друг», расскажешь, скольких ты принес в жертву? Сколько невинных душ отдал ради исправления твоих ошибок в разных мирах? Сотни? Тысячи? Миллионы?
Сумеречный Эльф молчал, долго и мучительно, а потом по щеке его скатилась слеза, темно-алая, как лепестки умирающих роз. Руки Стража дрожали, но он упрямо подавлял в себе человечность.
– Некоторые миры я вообще не смог спасти, – глухо проговорил он. – Но ни один из них не погиб только по моей вине.
В расширенных глазах Сумеречного Эльфа пульсировало сожаление, замешанное на бездействии. Он без объяснений указал на дерево у подножья башни, направил на него свою силу и легко освободил от каменной чумы – и тотчас в саду на вершине с безмолвным возгласом, впитанным ветром, застыли несколько крупных кустов роз. Одно спасенное дерево повлекло гибель четверти сада. И на уровне линий мира порвались тонкие неуловимые струны, словно отмершие волокна оболочки.
Сумеречный Эльф уставился на друга, губы Стража спеклись от молчания и скорбно кривились от демонстрации такой огромной и бесполезной силы.
– Все ложь и оправдания, – ответил непреклонно чародей. Нет-нет! Здесь речь шла не о чуме, а о Софии, о том, как с ней остались жемчуг и память об Эйлисе.
Раджед нервно смерил шагами расстояние от парапета до полуразрушенной каменной скамьи и обратно. Он накрепко скрестил руки, чтобы наружу не рвались когти: все равно они бы не причинили никакого вреда Стражу.
Неужели Нармо стал теперь таким же неуязвимым? Говорить о неизбежном нападении яшмового чародея с Сумеречным Эльфом ничуть не хотелось. Это существо вновь оставило бы себя в стороне, настаивая на каких-то неизвестных правилах. Кто их установил? Для кого и зачем? Некое проклятье Тринадцати Избранных, некая сила, переданная для спасения всей Вселенной. Бесполезная.
– Нельзя делать счастливыми всех и сразу без их воли и участия – в этом и было наше проклятье, потому что мы хотели именно этого, – словно прочитав противоречивые мысли, ответил Сумеречный Эльф. – В последнее оправдание скажу: за каждый мир я бьюсь до конца. Но кратчайший путь не всегда верный.
– Снова слова… слова… – Раджед саркастично усмехнулся, но вместо смеха вышел лающий свист. – Ты кого-нибудь любил? Говорил о некой Эленор с Земли… Ее бы ты тоже принес в жертву, как мою Софию?
Сумеречный Эльф обернулся, снимая капюшон, из-под которого вылетело еще несколько белых лепестков. Но ничего не ответил, исчезнув призраком лунного света.
Раджед же долго взирал на холодную Мотии, обозначившуюся на черном небе тонким серпом. Он не желал навечно потерять Софию, разлучиться с ней, как герои утерянного мифа. От какого бедствия они спасали тогда Эйлис? Может, тоже от каменной чумы? Два человека, принесших свое счастье в жертву ради спасения мира. Их именами назвали солнце и луну, чтобы хоть кто-то помнил. Если бы что-то ведать наверняка… Страж Вселенной лишь больше прежнего растревожил сомнения и страшные домыслы.
– Если нет иного пути. Если мнимые друзья отказываются помочь. Да, есть опасное средство, но я не боюсь… Я отдам свою жизнь ей… Она будет жить. Так я смогу искупить мою вину. Может быть. Но не ради этого. Она будет жить. Будет – любой ценой, ценой моей жизни, – лихорадочно твердил Раджед,