– Юмги! Юмги! Ты же слышишь меня!
Камень подернулся трещинами, из-под которых лился свет, саркофаг опадал, рассеиваясь пылью на щебень дорожек. Вскоре от него ничего не осталось.
И Юмги ожила. Юмги Окаменевшая вновь стала Юмги Каменной, несгибаемой, победившей саму чуму окаменения.
– Олугд… – выдохнула она, и на устах ее играла теплота весны.
Подобно богине с картины, она грациозно выгнула длинные руки, плавным движением меняя позу. Тело ее не затекло и не атрофировалось, она вернулась прежней, как в тот день, когда окаменела. Даже случайная ссадина на левом локте все еще не зажила. Взметнулась медовая коса, и засияли изумруды глаз. О! А ведь он уже успел позабыть их неукротимый блеск.
– Олугд! Почему я на постаменте?! – спросила она, будто ничего не случилось, а потом рассмеялась, прочитав на лице Олугда обескураженное замешательство. – Какую же несусветную чушь ты здесь наговорил! Столько лет я ее слушала! А ты все говорил и говорил!
Двести лет окаменения ее не изменили, не сломили, как он опасался, и не превратили в холодную виллису.
– Юмги! Вот это и есть моя Юмги! Пожалуйста, говори так еще! И всегда! Всегда! – воскликнул с буйной радостью Олугд. Довольно приличий слишком воспитанного мальчика! Вот она, его простая и живая воительница, не привыкшая слушать глупые комплименты. Но теперь она сама подалась к нему и затихла, прижавшись сизой голубкой к груди.
– Жилы и мышцы. Надо же… Ты стал настоящим воином, – прошептала она отстраненно, а потом вздрогнула, улыбка ее исказилась, а из глаз хлынули слезы в два ручья. Олугд заботливо обнимал ее.
– Олугд… Я ведь впервые вот так плачу, – всхлипнула она и улыбнулась. – Но от радости!
– Мы всех спасем, я обещаю! Всех твоих друзей, твоего отца! Мы вместе!
– Малахитовый льорат! Он вновь зацвел! Его покинула каменная чума! – радостно воскликнул Сарнибу, появившись фантомным образом сквозь портал. Эта весть потрясла янтарную башню, стряхнула с нее уныние и безнадежность.
– Что теперь делать с порталом? – вздрогнул Раджед.
– Нармо желает завладеть Землей, так что мы продолжим начатое, – заключил Сарнибу.
Две недели прошли в усердном труде, Раджед с удвоенной силой распутывал линии, окутывавшие его башню. Они сбились страшным клубком защитной магии, ощерились, словно гигантский морской еж, который вовсе не желал с кем-то контактировать. Защита малахитовой башни вела себя куда более покладисто, однако с ней тоже приходилось долго возиться. Опасно было хоть немного ослаблять щиты: наверняка Нармо следил за ними.
Сарнибу под прикрытием своей магии совершал пару вылазок в яшмовый льорат, но хозяина там не обнаружилось, или же он не позволил себя обнаружить, что лишь подтверждало худшие опасения.
«Я спасу Эйлис, спасу Софию!» – твердил Раджед, когда работа над магией башен нещадно изматывала его. Если бы не забота Софии, он бы позабыл о сне и еде. Он не имел права проиграть, когда случилось великое чудо, когда не какой-то Страж Вселенной, а давно известный малахитовый льор рассеял злую напасть вокруг своих владений. Жаль, Сарнибу так и не сумел внятно растолковать, как ему это удалось. А Илэни, чей характер изменился до неузнаваемости, лишь загадочно говорила: «Он просто поверил в себя». Если бы! У Раджеда хватало самоуверенности, а сердце горело пламенем любви к Софии, однако его льорат не спешил расцветать. И к концу второй недели эта мысль вновь въелась в сознание мерзкими сомнениями.
«Что, если чудо не для нас? И не про нас весь сказ, не мы его герои», – устало думалось в холодной ночной тьме, когда рядом тревожно дремала София. Она радовалась, она разделяла все его стремления, но с каждым днем все так же неизбежно исчезала. И изменило бы что-то соединение двух башен – неведомо, маловероятно.
«Что, ну что надо сделать?» – исступленно размышлял Раджед. Часы сменялись сутками, предельное напряжение звенело в воздухе ожиданием чего-то: то ли зловещего, то ли светлого и невероятного. Грядущее рассеивалось дымкой в тумане, все великие честолюбивые планы обессмыслились. Между прошлым и будущим звенел короткий миг в бушующем океане времени.
– Что еще сделать… София… Софья… Мне порой кажется, что мы ни на шаг не приблизились к разгадке, – устало вздыхал Раджед вечером в библиотеке.
Соединение защиты башен входило в завершающую стадию, череда собственноручно сочиненных хитрых шарад поддалась, переменила полюса. Порой создавалось впечатление, будто магия – живое существо, с которым приходится осторожно договариваться. В такие моменты вновь вспоминалась песня Эйлиса, эти неуловимые колебания за гранью слухового восприятия. За две недели они почти истерлись из памяти, под рутиной тяжелой работы и умственного напряжения поблекли ощущения, потеряли остроту и точность. Они сдвинули что-то на глобальном уровне, но сумели бы повторить? Никто не знал.
– Они зовут, – говорила возлюбленная, обращаясь к оконному стеклу. – Много-много голосов…
София тихо сидела в нише окна, которая в последнее время стала ее излюбленным местом. Она уже ничего не читала, лишь долго с пронзительной тоской взирала на пустошь, сжимая в ледяной ладони талисман.
– Может… и зовут.
Раджед поежился: ему казалось, что все эти окаменевшие люди отнимают его Софию. Когда страдания Эйлиса стали слишком велики, он выбрал человека за пределами себя, потому что на планете не нашлось кого-то достаточно самоотверженного. А может, требовался кто-то, способный взглянуть со стороны на все это уродство изуверского правления. Сотни лет бессмыслицы. Раджед теперь отлично осознавал это, теперь, когда в запасе у него осталось не больше человеческой жизни. Ограниченное время заставляло сильнее ценить каждое мгновение.
И все же он ничем не сумел помочь Софии, она растворялась, внимая голосам окаменевших, недоступных для льора. Они звали ее семь лет, а жемчуг универсальным передатчиком принимал заодно и боль землян. Но спасти всех невозможно. Хорошо хоть, это София понимала. Вернулась она именно ради них, этих живых статуй, а к нему… только чтобы попрощаться, вкусить хоть какую-то радость перед неизбежной катастрофой. Она ведь все знала еще тогда, отрицала, бунтовала, а теперь совершенно смирилась. Зато чародей – нет, никогда и ни за что.
– Если ненависть вызывает каменную чуму, может, рассеять ее способна любовь? – отрешенно отозвалась София, не оборачиваясь.
– Почему именно ненависть?
– Ты умел вызывать раньше каменную чуму? – встрепенулась возлюбленная. – Как ты наслал заклятье окаменения на великанов Огиры? Ведь это сделал ты.
Она не обвиняла, она не призывала немедленно совершить нечто невероятное. Голос ее лился печальной мелодией, слова складывались в факты без тени укора.
– Я… И я сожалею об этом. Но да, я