Горюнов со своим стареньким «Ориентом», купленным на багдадском рынке во времена нашествия в Ирак американской саранчи, чувствовал себя бедным родственником.
Его как бедного родственника попросили остаться снаружи, в компании парня с Калашниковым. Джанант не выразила беспокойства по этому поводу. Формальности выполнены — она прибыла на встречу в сопровождении мужчины, а дальше переговоры не для ушей рядового телохранителя.
Петр не унывал, зная, что в складках абайи у Джанант припрятан диктофон. В записи разговора ее никто не заподозрит, слишком известная она личность, никто не сомневается в ее надежности и верности идеям халифата. На случай если ее кто-то рискнет проверить, условились, что она скажет о необходимости отчета. Но вряд ли они рискнут. Для этого им понадобится связаться с Захидом, а у них не тот статус.
Машину Горюнов оставил снаружи за забором, а усевшись на стул рядом с игиловцем, с тоской представил, как раскалится на солнце крыша «Сузуки-мехрана», а кондиционер в машине не работает, только «механический» — открытые окна и сквозняк. Петр высунул голову из-под навеса, ослепленный на мгновение солнцем, и прикинул, насколько детально этот домик видно со спутника. «А может, бомбу кинуть?» — вспомнил он анекдот и улыбнулся, поймав на себе недоумевающий взгляд.
— Ты араб? — спросил парень на сносном арабском. — Не угостишь сигареткой? Я слышал как ты разговаривал с этой госпожой. Вы же из Ирака? Все иракцы курильщики заядлые. Я тут без табака загибаюсь. Командир ярый человек в этом смысле. Не позволяет курить.
Горюнов сразу понял, что он египтянин. Парень говорил, как в арабских сериалах, которых Петр пересмотрел уйму, когда стриг клиентов, частенько включая телевизор в своей цирюльне.
— Египтяне курят не меньше, — улыбнулся Петр и незаметно протянул ему смятую пачку с оставшимися тремя или четырьмя сигаретами.
— О, да! — Он торопливо спрятал сигареты в карман. — Этот неистребимый каирский диалект. Я так и не смог от него избавиться в Сирии. У тебя осталось? — Парень похлопал себя по карману.
— В машине непочатая пачка. У тебя — командир, а у меня — командирша. Суровая госпожа. Не выносит курильщиков. Теперь на час или два затянется их бла-бла. Что тут можно вообще делать? — он обвел рукой двор. — Мы сейчас должны быть на передовой в Сирии с оружием в руках. — Петр покосился на автомат на коленях египтянина. — А мы здесь… Цветочки, солнышко, тишина и безмятежность.
— Не скажи, — египтянин глянул себе через плечо и подался к Петру. — Мы тут тоже на передовой. На днях узнаешь, услышишь… — он подмигнул. — Тут у нас ребята разные приезжают. Важные. Из Ирака, вот как твоя госпожа, из Сирии, из Афганистана. Талибы даже на поклон ходят. Мы им портим их рай. Похозяйничали и хватит, пришло время подлинных мусульман, настоящего халифата.
…К Вагах бордер Горюнов отправился в одиночестве, устав от уныния, которое излучала Джанант после встречи за городом. Она вдруг потухла. Она, видимо, рассчитывала, что разговор с отцом прорвет давно назревший нарыв. Наивно было полагать, что Захид вдруг ни с того, ни с сего пойдет на откровения. И что, собственно, должно было стать отправной точкой? Сама Джанант не могла поднять эту тему, а Захид и не стал бы ни при каких условиях. Столько лет молчал, теперь-то что? Тем более, дочь, женщина, не тот собеседник, с кем он будет обсуждать все свои сомнения, чаяния и тому подобное, что варится в котелке Захида. С кем он вообще что-нибудь обсуждает? Тарек утверждал, что более закрытого человека не встречал. А уж Тарек на своем веку повидал очень многих, и очень разных.
В итоге Джанант затосковала, задепрессировала. Часами с тоской смотрела в окно. Возникли ли у нее сомнения в принадлежности Захида ЦРУ, ведь прямых подтверждений обвинениям Горюнова или покаянного признания отца она пока не получила? Нет, она не сомневалась в предательстве, злоба клокотала в ней, когда она начинала об этом говорить. Но ей хотелось выплеснуть эту злость на объект своей ненависти, который сейчас отсиживался в Эр-Рияде. Замаливал грехи в мечети Аль-Мади…
Горюнов подумал, как до него добраться там, в Саудовской Аравии. «Ну, это уже не моя забота, — утешился он. — Моя забота быть рефери между его дочуркой и Хатимой». Для Захида, как видно, небезопасно в Ираке. А может, ему настучали, что им интересовался старый приятель Тарек».
Еще одна из причин, почему Джанант осталась на хозяйстве — приезд Хатимы. И это больше всего заботило сейчас Горюнова. Как бы девчонки не выцарапали друг другу глазенки. Да и не хотел Петр, чтобы Джанант встретилась с тем, с кем ему предстояло увидеться на Вагах бордер.
Горюнов приехал к границе с Индией за час до начала действа. Тридцать километров тарахтел по раскаленной дороге. И уже в половине четвертого, припарковавшись, поспешил в толпе зрителей ко входу на трибуны, где прошел досмотр службы безопасности. Только замешкался в выборе трибун. На женскую он, конечно, идти и не собирался. Выбор заключался между трибуной для туристов и трибуной для местных. Петр стал гадать, куда сядет пришедший из Индии человек. Какой у него паспорт? Что если пакистанский? Горюнов со своим иракским в итоге оказался на трибуне для иностранцев около ворот. Будет не слишком забавно, если они просидят на разных трибунах все сорок пять минут церемонии спуска флагов и закрытия ворот, а затем разминутся в толпе зрителей.
Сегодня, в сильную жару, собралось не так много зрителей, как обычно. Сосед по дому в Лахоре, с которым Петр играл в биллиард, просветил в деталях о работе Вагах бордер. И когда лучше приехать, и о разных трибунах, и о том, что в тамошних забегаловках-закусочных лучше ничего не есть, и о карманниках, орудующих в толпе еще на подступах к трибунам до проверки безопасников. Он же поведал, что зимой, когда прохладнее, на представление собирается до тысячи зрителей с той и другой стороны. В жару энтузиастов меньше, мест свободных больше…
Но выбора у Горюнова не имелось. Не попросится же он на трибуну местных, когда для него место, как для иностранца, приготовлено получше. В Центре должны знать эту особенность работы пограничного перехода и проведения ежевечерней церемонии. Хотя скептическое выражение лица Горюнова красноречиво демонстрировало его сомнения в осведомленности Центра.
Он понадеялся, что его узнают. И его узнали. Рядом на пустое сиденье, куда Горюнов положил ветровку, присел человек, похожий на