В одиннадцатом часу подпоручик Абаза{53}, размахивая револьвером, первый вскочил на бруствер вражеского окопа у высоты 247. За ним во вражеский окоп бросилась группа солдат 12-й роты. Через несколько мгновений на бруствере другого окопа уже стоял подпоручик Комаров 1-й{54} и стрелял из револьвера по врагу. Ощетинившись штыками, за ним последовала часть 11-й роты. За этот подвиг обоих офицеров представили к ордену Святого Георгия 4-й степени.
Стремительную атаку 3-й батальон завершил рукопашной схваткой, овладев сердцем позиции, высотой 247, и пленив около сотни австрийцев при двух пулемётах. Во время атаки в 3-м батальоне из строя выбыло до ста пятидесяти солдат и три офицера. Смертельно ранен поручик Вансович 1-й{55}. Он скончался через два дня, 25 августа (7 сентября). Тяжёлые ранения получил прапорщик Кистер 1-й{56}. Его отправили в лазарет, но не прошло и месяца, как преображенцы узнали о его кончине 18 сентября (1 октября). Ранение получил младший офицер 9-й роты прапорщик Яковлев 1-й{57}.
Но враг ещё не сдавался. Пользуясь тем, что роты 2-го батальона оказались, как на ладони, на совершенно открытой местности, австрийские пулемёты не давали преображенцам поднять голову. Всё же, выждав удобный момент, в тридцать пять минут двенадцатого 2-й батальон с криками «ура» бросился в решительную атаку. Австрийцы не выдержали натиска, к тому же левый фланг их позиции смял 3-й батальон преображенцев. Началось быстрое отступление, местами переходившее в беспорядочное бегство. 2-й батальон взял около 500 пленных и 4 пулемёта. В плен австрийцы сдавались целыми группами. При этом добровольно сдавшиеся русины в знак дружбы показывали свои нестреляные винтовки. В общей сложности в плен попало около тысячи нижних чинов при восьми офицерах и шести пулемётах.
В тот день с поручиком Торнау приключился любопытный случай, характерный для начала Великой войны. Находясь в цепях 2-го батальона, он увидел раненого австрийского офицера. «Ружейной пулей у него была перебита рука, и он очень страдал, — писал о происшествии барон С.А. Торнау. — При мне находилась фляжка с коньяком, и я налил ему немного в рот. Нагнувшись, я заметил лежащую около него сумку с картами, которую тотчас же и отобрал. Раскрыв сумку, я стал разглядывать карты со сделанными на них цветным карандашом отметками. Заинтересовавшись, что означали эти отметки, я обратился к офицеру с просьбой объяснить это мне. Как встрепанный, австриец вскочил на ноги и, взяв здоровую руку под козырек, спросил меня, с кем он имеет честь разговаривать. Я назвал себя и свой полк. Тогда австриец, оказавшийся впоследствии офицером Генерального штаба, сказал мне, что он такой же офицер, как и я, и что я должен прекрасно понимать, что на такие вопросы он не вправе отвечать. Молча отдав ему честь, я забрал с собой карты и отнес их графу Игнатьеву» (Торнау С.А. С родным полком (1914–1917). Берлин, 1923. С. 32).
Обратимся к записи в журнале боевых действий 1-й гвардейской дивизии: «23.VIII. 4 Армия ведёт упорное наступление на линию Павлувек — Быхавка — Крщонов — Пиляшковице — Орховец. П. (преображенцы) — захватили д. Крщонов, где и заночевали; С. (семёновцы) — на месте; И. (измайловцы) — ночной атакой захватили Ольшанский лес, I бат-н днём содействовал П. (преображенцам); Е. (егеря) — переход и ночлег у ф. Ходалувка». (Журнал боевых действий 1-й Гвардейской Пехотной Дивизии 1914 г. Составлен и издан исторической комиссией гвардейского объединения. С. 6.)
Около часа дня, после занятия Крщонова преображенцами, австрийские арьергарды оторвались от русских частей и быстро пошли на соединение со своими главными силами. И вновь, так же как после победы у Владиславова, гвардейские штабы не позаботились об организации разведки и преследования неприятеля кавалерией. Очередной ошибкой гвардейского командования явилась остановка движения почти на сутки на линии Крщонов — Майдан Крщоновский — Собесска-Воля, что позволило австрийским войскам спокойно укрепиться на новой оборонительной позиции: верховье реки Пор — Быхава. «Это бездействие Гвардии (и Гренадер, т. е. вообще всей группы генерала Мрозовского) в течение 23 августа дорого ей обошлось и много крови было ею пролито в ближайшие дни, как цена за этот отдых 23-го августа. …исходя из легкомысленного предположения о бегстве австрийцев, ничем не проверив эту фантазию…» — отмечает полковник Зайцов 1-й (Зайцов А.А. Семёновцы в 1914 году. Гельсингфорс, 1936).
Почти ничего не зная об общей оперативной обстановке и расположении неприятеля, командир преображенцев полковник граф Игнатьев решил произвести разведку. Для чего по его приказу в ночь на 24 августа (6 сентября) от 4-го батальона выслали четыре партии. Отряды подпоручиков Малевского-Малевича, барона Сталь-фон Гольштейна{58}, Вансовича 2-го{59} и прапорщика Бенуа наткнулись между деревнями Косаржев и Уршулин на сторожевое охранение австрийцев. Скрытно просочившись далее, разведчики обнаружили главную укреплённую позицию в районе Зарашёв — Быхава, на которой велись интенсивные инженерные работы. Стало ясно, что австрийцы после поражения у Владиславова вовсе не бежали в панике, как предполагало командование, а под завесой арьергардов по всем правилам военной науки готовились к новым боям с целью остановить наступление 4-й армии.
Получив сведения о противнике, добытые ночной разведкой, командование приняло решение, охватывая врага левым крылом, сильным давлением с фронта заставить его откатиться от Быхава. Прямолинейная тактика — противник наступает — мы держим оборону, противник отступает — мы движемся за ним — указывает на незнание гвардейским начальством общей оперативной обстановки. «…штаб 4-й армии, как правило, рассылал свои оперативные распоряжения слишком поздно, вследствии чего, низшие инстанции вынуждены были ставить сами себе цели на грядущий день по собственному разумению», — пишет генерал Н.Н. Головин (Головин Н.Н. Русская армия в Великой войне. Дни перелома Галицийской битвы. Париж, 1940. С. 92).