И опять с забинтованным пальцем левой руки, и опять ровно в 18.30, но теперь уже каждое 15-е и 25-е число месяца вы должны прохаживаться около почты. Слова пароля те же. А теперь, Антон, повторите сказанное.
К удивлению Михаила, Северцев повторил все слово в слово, без единой ошибки или запинки.
– У меня есть предложение, – сказал он. – Что, если захватить с собою зажигалку? Ведь в Москве не отказались бы иметь фотографии преподавателей школы.
– Давайте считать, Антон, – с юмором поглядывая на него, сказал Михаил, – что этим предложением вы и ограничите жажду самодеятельности. Вы забываете, что в разведывательной школе придется иметь дело не с малоискушенными юнцами, а с матерыми, многоопытными разведчиками. Они мигом раскусят ваш трюк с зажигалкой. Ну-ка, давайте ее сюда.
Северцев подошел к окну, запустил руку за батарею парового отопления и вытащил оттуда швейцарский «гибрид». Опустив его в карман, Михаил кивком указал на стул.
– Надо посоветоваться, Антон. Мне, видимо, придется встретиться с Юрием Ферро. Что вы об этом думаете?
– С Юрием? Вы что же, надеетесь получить через него портреты остальных? – Антон в раздумье покачал головою. – Не знаю.
– По-вашему, это невозможно?
– После знакомства с вами я понял, что невозможного нет, – улыбнулся Северцев. – Конечно, Юра не фашист… Но и к простенькому ларчику неплохо бы иметь ключик.
– Ключик есть.
Михаил рассказал о том, как Юрий скрыл от Брандта осведомленность Лоры в делах последнего.
– Неплохо, – сказал Северцев. – По сути дела Юрка совершил предательство по отношению к своему шефу. Только вот что… – он притушил взгляд, руки его беспокойно теребили край скатерти. – Не знаю, стоит ли об этом… Словом, прошу вас, Жорж, – позаботьтесь о безопасности Лоры. Чем черт не шутит…
– Этого можно было не говорить, – заметил Михаил.
Северцев вскинул на него повеселевшие глаза.
– Тогда все в порядке. А Юрию представьтесь иностранным журналистом или издателем. Не жалейте комплиментов, он их любит. У меня есть пара газет с его стихами, могу дать.
Порывшись на этажерке, Северцев нашел два старых номера «Возрождения».
Михаил встал, крепко пожал ему руку.
– До свидания, Антон. Теперь, если мы встретимся, то уж в Советском Союзе. Я очень бы этого хотел.
– Я тоже.
– Мы встретимся, дружище. Все будет хорошо.
– Надеюсь, Жорж.
Северцев был серьезен и невозмутим. Михаил с удовлетворением отметил, что этот парень не нуждается в утешительных словах.
В тот же день Михаил купил в аптеке капсулу с какими-то пилюлями – металлический цилиндрик чуть поменьше мизинца. Отвинтив крышку, выбросил пилюли, а вместо них вложил свернутые в трубочку негативы. Вечером спрятал капсулу под лестницей в пансионате в зазоре между каменными ступенями.
Брандт не оставлял времени ни на долгие раздумья, ни на основательное прощупывание Юрия Ферро. То, что о Юрии знал Донцов, не давало ему ни малейших гарантий безопасности. Вступать с Юрием в контакт означало примерно то же, что шагать ненастной ночью по незнакомой горной тропе. Не знаешь, куда ступит нога в следующую секунду: в пустоту пропасти или на порог гостеприимной хижины. Михаил подумал, что в сущности смешно в его положении говорить о каких-то гарантиях безопасности. Любой ажан на улице, которому придет фантазия спросить у него документы, может его провалить. И тем не менее он разгуливает по Парижу и не думает о гарантиях. Нечего тянуть, надо пойти на встречу с Юрием, надо рисковать. Риск – неотъемлемое свойство твоей профессии. Привычка к риску должна стать твоим профессиональным качеством. Ведь рискнул же ты в случае с Антоном, и в результате – успех. Да еще какой успех! Ты не только получил портреты семи будущих фашистских разведчиков, но совершил то, о чем лишь мечтал Воронин: внедрил в германскую разведывательную школу своего парня.
Убеждая себя таким образом, Михаил понимал: мысли эти идут не от разума, а от его слишком эмоциональной нетерпеливой натуры. Той самой натуры, которую когда-то не однажды укрощал Холодков. Привычка к риску, к опасности? Но ведь тот же Воронин говорил: «Привычка к опасности – глупость. Такой привычки не существует. Есть притупление чувства опасности, то есть потеря чувства реальности». Справедливые слова. И напрасно он толкает себя на темную, неизведанную тропу. И пример с Антоном ничего не значит. В случае с Антоном было семьдесят процентов уверенности в успехе и, пожалуй, только тридцать процентов риска. Уверенности, основанной на точном знании. А сейчас в нем говорит самоуверенность – продукт извечного русского «авось».
В течение нескольких дней Михаил дежурил на улице Меркурий. Ничего нового он не узнал, кроме того, что Юрий ведет рассеянный образ жизни и устроить с ним встречу в канун новогодних праздников совершенно невозможно. С утра до вечера он был окружен приятелями либо веселился в студенческих компаниях на Вульминге, либо принимал хмельную ораву у себя дома, и тогда на втором этаже допоздна светились окна. Заглядывали к нему и девицы. Парень, как видно, пользовался отсутствием родителей и не терял времени даром.
Кончилось веселье на второй день нового года. Около одиннадцати утра Юрий, помятый и какой-то полинявший, пересек улицу и зашел в кафе.
– Как встретили Новый год, мсье Ферро? – осведомился буфетчик.
– Прекрасно, Андре. Но, должен признаться, мое участие в этой встрече отнюдь не было обязательным. Что поделаешь – у меня много друзей.
Юрий выпил три чашки кофе и вернулся домой. Он выглядел озабоченным и часто вздыхал.
«У парня наступило похмелье, – думал Михаил. – Воля его подавлена раскаянием. Ему необходимо оправдаться перед собою, вновь почувствовать к себе уважение. Более благоприятный момент повлиять на него вряд ли представится. Сегодня неудобно. Надо дать ему немного прийти в себя. Да и Лора занята. Но завтра… завтра воскресенье…»
Прямо из кафе Михаил позвонил в коммутатор Ратуши и назначил Лоре свидание завтра в десять в кафе «Лесная сторожка».
13
Они не виделись две недели. Оба были взволнованы встречей. Ему вдруг почудилось, что она слишком бледна, болезненно-бледна.
– Что с вами, Лора? Вам нездоровится? – проговорил он испуганно.
Прозвучавшая в этих словах искренняя тревога была куда красноречивее пылких объяснений. Не ускользнуло от Лоры и то, что, обращаясь к ней, он упустил слово «мадемуазель». Она наклонила голову, чтобы скрыть охватившее ее смятение, и сказала:
– О нет, Жорж, я здорова, совершенно здорова.
Теперь, с запозданием, и он понял, что его обращение и тон имели характер более интимный, чем того требовали их деловые отношения. Им подали кофе с пирожными, и, когда официант отошел,