– А! Понимаю! – воскликнул Юрий. – Это и есть вторая причина, которая привела вас ко мне. Я могу чем-нибудь помочь?
Продолговатые красивые глаза его зажглись охотничьим азартом.
– О, полноте, – засмеялся Михаил. – Это не поиски клада и не слежка за международным аферистом. Дело серьезное и удовольствия оно вам не доставит. Нет, нет, пожалуй, я обойдусь своими силами.
Михаил встал, заложив руки в карманы, подошел к окну, бросил рассеянный взгляд на улицу. Напротив, за зеркальным стеклом кафе различил белую шапочку Лоры. Часы показывали четверть третьего. Что ж, если он я опоздает, то ненамного.
– Вы мастер загадывать загадки, мсье Лентович.
Юрий стоял, опершись на спинку кресла, и выжидательно улыбался.
– Собственно, никаких загадок нет, – твердо глядя ему в глаза, сказал Михаил. – Если вы настаиваете, извольте – скажу. Я по убеждениям антифашист. И сейчас работаю над книгой, которая пошлет нацистов в легкий нокдаун. Я хочу разоблачить деятельность германской разведки по подготовке новой войны…
Что-то изменилось в облике Юрия. Улыбка исчезла, лицо точно высохло, и глаза набрякли от напряжения.
– Вы… смелый человек, – с запинкой, будто язык плохо повиновался ему, сказал Юрий.
С этого момента разговор между ними происходил как бы в двух параллельных плоскостях. Каждая фраза имела два смысла. Один – буквальный и в общем малозначащий, другой – скрытый, но зато истинный. И оба они прекрасно понимали этот второй истинный смысл.
«Значит, ты все узнал от Лоры о моей связи с германской разведкой и все же пришел прямо ко мне. На что ты надеешься?» – вот что стояло за фразой, вырвавшейся у Юрия.
– О, нет. Просто пока мне еще нечего бояться. Тем более среди друзей, – ответил Михаил.
«Ты не предал Лору, не предашь и меня. Ты не нацист, какого же черта по уши залез в грязь! Обопрись о плечо друга и выбирайся, пока не поздно», – перевел для себя Юрий.
– В нашем сложном мире нелегко понять, кто друг, кто враг, – тихо проговорил Юрий.
«Почему я должен тебе верить? Пусть тебя рекомендовала Лора, но даже если ты желаешь мне добра, почему я должен выдать товарищей, которых сам же поставил на службу нацистам?» – понял Михаил. Подумал: «А он не глупый парень», и сказал:
– Верно, выбор сделать нелегко. Торопливость, возможно, приведет к ошибке, но бездействие – само по себе ошибка.
«Ты сам влез в это болото и теперь обязан рискнуть довериться мне. Хотя бы уже потому, что догадываешься о моей осведомленности в делах Брандта. Подумай: какой тебе смысл молчать теперь?»
– Так вы считаете, что я могу оказать вам помощь в работе над книгой?
«Довольно ходить вокруг да около. Я хочу перевести разговор в плоскость буквальных значений. Мне больше нечего от тебя скрывать».
– Можете, – торжествуя в душе, сказал Михаил. – Собственно, вы окажете услугу не мне, а миллионам мирных людей – французов, англичан, русских…
– А…
Так Донцов и не узнал, что собирался сказать Юрий. Из столовой донеслись густые мужские голоса и шаркающие звуки шагов. Юрий остался с полураскрытым ртом, в лице его не было ни кровинки.
– Отец… Приехал отец… И не один, – выдохнул он, едва пошевелив белыми губами. – Нельзя… Отец не должен знать, что вы журналист, антифашист.
– Я польский эмигрант, Викентий Лентович, познакомился с вами на студенческой пирушке перед рождеством, – быстро подсказал Михаил.
Юрий кивнул – сквозь бледную кожу медленно проступали живые краски.
А Донцову все стало ясно. Испуг Юрия был красноречивее слов. Отец, его приемный отец Алекс Ферро, – вот недостающее звено. Он, и никто иной, руководит вербовкой шпионов по заданию Брандта.
Михаил подумал, что, пожалуй, Алекс Ферро приехал очень кстати. Не лишне знать в лицо поставщика шпионов. Хорошо бы также выяснить его национальность.
– Юрий, у тебя гости? – спросили из-за двери на чистейшем французском языке. Голос был баритонального тона с благородной хрипотцой.
Дверь распахнулась.
Сердце Михаила рухнуло куда-то в живот.
На пороге стоял Лаврухин.
14
Их разделяло два шага.
Брови Лаврухина вдруг странным образом сгрудились к переносице, губы вытянулись в трубочку, будто он собирался подуть и рассеять видение. А в глазах, сначала безразличных, затем озадаченных, вдруг промелькнуло удивление.
«Узнал». Мысль была, как щелчок тумблера, включившего механизм. Михаил бросился вперед, в дверной проем. Лаврухин успел отпрянуть, Михаил обо что-то споткнулся и, падая, услышал сорвавшийся на фальцет выкрик:
– Господа, ко мне!
Он не успел вскочить, на него навалились, завернули за спину руки и волоком втащили обратно в комнату. Он услышал над собою в наступившей тишине тяжелое дыхание нескольких человек. Чьи-то руки крепко сжимали запястья так, что онемели пальцы. Во рту чувствовался солоноватый привкус крови – языком он нащупал на губе ссадину.
– Куда его?
– Обыскать.
С Михаила содрали пиджак, вывернули карманы брюк.
– Сигареты, спички, деньги… сто сорок франков.
– Посадите на стул. Да простыню, простыню, черт возьми!..
Двое рывком поставили Михаила на ноги, подвели к стулу, и едва он сел, как третий, лысый, с серповидным шрамом на подбородке, охватил его от шеи до пояса простыней и крепко – не пошевелить рукою – притянул к спинке.
Прямо перед Михаилом было окно, а чуть левее – письменный стол и кресло. Около кресла все еще стоял бледный, растерянный Юрий. И Михаил механически отметил, что возня заняла не более минуты.
– Выйдем, господа, – услышал он за спиною голос Лаврухина. – Это и тебя касается, Юрий. А вы, Шевелев, пока составьте общество господину чекисту.
– Чекисту? Шутите, Алекс…
– Хотел бы. Смотрите за ним в оба.
Густо, до корней волос покраснел Юрий и стремглав выбежал из комнаты. Истина дошла до него. В сердце Михаила шевельнулось нечто, похожее на чувство жалости к этому юнцу, попавшему под жернова тайной войны. Но тотчас его оглушила саднящая мысль: «Ты побежден». Побежден? Нет, нет, нет… Он не желал смириться с поражением. Мозг сбросил оцепенение, и мысли помчались густым потоком, захлестывая друг друга, громоздясь, как льдины вскрывшейся по весне реки. Побежден? Предательство? Антон? Чепуха! Антон имел более выгодный случай взять его – с негативами в кармане. Нет, предательства не было. Просто он допустил ошибку. Где? Когда? А тогда, когда сбросил со счетов Лаврухина. Но почему я не мог его сбросить? А потому… Тебя должна бы насторожить его сугубая скрытность. Эмма Карловна не знала его адреса, хотя имела с ним дела. Эту скрытность ты обязан был сопоставить с образом действий Алекса Ферро, для которого так же характерно желание