– Цыц, бабы! – рявкнул староста.
Сработало. Во вновь повисшей тишине послышался удаляющийся топот.
– Ну, вот, спугнули. Больше он сюда не заявится, – грустно закончил Крон.
Царевичи и Королевичи медленно приходили в себя. После столь яростной звуковой атаки действительно вряд ли кому-нибудь захочется возвращаться. Самим бы в себя прийти!
– Все! Всем спать! – не терпящим возражения тоном приказал староста. – Утром пошлем гонца в Белокаменную. Пускай там разбираются.
Видя, что толпа не спешит расходиться, Крон просто развернулся и кинул через плечо:
– Спокойной ночи!
199
199
Когда небо над Непроходимым болотом засветлело, наступило недолгое затишье. Фома запретил своим парням работать на рассвете. От внезапно наступившей тишины проснулись все, кто сумел сомкнуть глаз под шум непрекращающейся стройки. Нелюдим оторвал голову от стола, заваленного чертежами и набросками. До утра они с Ромой обсуждали такелаж летучего корабля. Бывший боцман спал рядом. В отличие от кузнеца, он даже не шелохнулся.
Нелюдим потянулся, одним глотком осушил кружку с давно остывшим чаем и отправился в кузню.
Укусика и Нацатага крепко спали рядом с горном, укрывшись кузнечным фартуком с головой. Из-под фартука торчали только голые ноги. При виде такого небрежения Нелюдим не на шутку рассердился. Он уже набрал полную грудь, чтобы выразить свое негодование, когда краем глаза заметил движение. Меха мерно поднимались и опускались. Но не это движение привлекло внимание лучшего кузнеца. Среди алеющих углей барахтался цыпленок. Нет, не барахтался. Птенец планомерно склевывал угольки подле себя!
– Вылупился! – обрадованно вскричал Нелюдим, напрочь забыв, что мгновение назад собирался ругаться, на чем свет стоит.
Герои подскочили, как ужаленные. Фартук отлетел в сторону. Голые молодые люди трясли головами, переминаясь с ноги на ногу.
– Оденьтесь! – снисходительно велел Нелюдим. – Скоро здесь будет толпа народу.
Он взял лопатку и выудил птенца из горна. Цыпленок недовольно пискнул и склюнул с лопатки случайный уголек. Кузнец осторожно попробовал погладить недавно вылупившегося феникса и отдернул руку:
– Такой маленький, а уже горячий! Настоящий огненный кур!
– Петух, – поправил Нацатага.
– Феникс, – добавила Укусика ласково. – Феня.
– Уже и имя дали! Интересно, сколько жару ты можешь дать? – Нелюдим пристально всматривался в новорожденного. – Сможешь заставить корабль взлететь? Надо поэкспериментировать.
– Нам сейчас другой эксперимент предстоит, – герои уже натянули одежду. Укусика щипцами осторожно вытаскивала из горна скорлупки.
– И то верно, – кузнец вернул цыпленка в горн, – тебе здесь, вроде, нравится. Нацатага! Давай еще угля! Укусика, бери молот! Да не этот, маленький! Мы же ключик ковать собираемся!
К удивлению, скорлупа под осторожными ударами маленького молотка не раскрошилась, но стала сминаться. Девушка от усердия высунула кончик языка. Она старалась придать небольшому желтому комочку форму ключа – с бородкой, с бороздками, с круглым кончиком. Выходило что-то совсем другое. Вытянутое, рогатое.
Нелюдим поднимал брови, иногда наоборот – хмурился. В третий раз сунув заготовку в горн, кузнец велел девушке сменить его. Сам же взял совсем маленький блестящий молоточек. В его могучем кулаке миниатюрный инструмент почти потерялся. Губы и пальцы Нелюдима шевелились. Гений молота и наковальни готовился завершать очередной шедевр.
200
200
Поднимающееся солнце застало караван уже в пути. На короткий ночлег остановились на границе Полых холмов. Эти места с давних времен пользовались недоброй славой, так что ночью сюда никто соваться не рисковал. Зато с первым солнечным лучом Воевода объявил подъем. Он бесцеремонно расталкивал возниц, приговаривая:
– Надо торопиться! Ох, чую я, надо торопиться!
После Царского села дорога резко испортилась, и караван долгое время двигался не быстрее пешехода. Лишь к вечеру, когда дремучая чаща сменилась перелесками, раскиданными тут и там по взгоркам, ехать стало проще. Ухабистая колея с глубокими лужами осталась позади. Теперь дорога стала каменистой, хоть и с выбоинами. Но впереди замаячили Полые холмы, и возницы в один голос заявили, что на ночь глядя они туда ни ногой.
Просыпались уже на ходу. Окончательно всех разбудил приближающийся сзади дробный топот копыт. Караван догонял всадник.
Воевода спрыгнул с облучка и преградил ему дорогу. Незнакомец в богатых одеждах и на добротном скакуне попытался обскакать его по полю, но бывший лучший командирским голосом приказал:
– Стоять!
Приказ подействовал не столько на человека, сколько на коня. Тот стал, как вкопанный. Наездник едва не вылетел из седла.
– Кто такой? Куда спешишь? – не давая опомниться начал допрос гений тактики.
– Гонец я. Из Царского села. В Белокаменную послан. Турбовол у нас объявился.
– Уверен?
– Так передать велено.
– Турбовол – это хорошо, – усмехнулся Воевода. – А в Белокаменную тебе не надо. Тебе в Непроходимое болото надо. У нас там лучше знают, что с вашим Турбоволом делать.
– Но мне велено…
– Тебе велено сообщить, куда следует, верно?
– Верно, – удивился гонец.
– Вот ты и сообщишь, куда следует. Потому что об этом следует сообщить, – Воевода стал загибать пальцы, – Стрелку, Волшебнику, Казначею или мне, – он ткнул себя в грудь.
– А ты кто?
– Своих героев надо знать в лицо! Воевода я.
201
201
Полдень приближался. Фома лично забил последний гвоздь в кровлю колокольни. Колокол по понятным причинам доставить не успели, и бывший вольностранствующий ребби, готовящийся окончательно перевоплотиться в отца-настоятеля, рискнул временно заменить его подручными средствами. Накануне Нелюдим приволок ему кусок ржавого рельса и помог подвесить на стропилах.
Левонтий волновался как никогда. Так он не волновался во время последнего визита к Его Преосвященству. Так он не волновался, когда многочисленные кредиторы пытались изловить его в Асседо и загнали в тупик на Малой Волковской. Так он не волновался даже при первом звуке большого морского загиба.
В руке Левонтий держал молоточек, подаренный Нелюдимом вместе с рельсом.
–