– Я сниму кожу с его ступнэй!
И хотя эти двое даже среди шляхов слыли безжалостными воинами и в силах были свершить обещанное, Шатай лишь подумал: «А примет ли меня, калечного, аэрдын?» – и кинул тело вперед.
Его скрутили в два счета. Драг уперся коленом в спину и заломил руку, Оро присел на корточки и силился разжать Шатаю рот ножом. Лезвие резало губы, на подбородок капала кровь, а Шатай рычал, как рычал тогда, когда вождь на аркане привел его в племя.
– Давно пора было отрэзать тэбэ язык!
Вождь глядел на них со спокойным равнодушием и выжидал. Запроси найденыш пощады, мучения мигом прекратились бы, но он молчал.
– Ну! – Драг вывернул локоть еще маленько, так, чтобы жертва заголосила. – Склонишься пэрэд вождем?
«Если вождь не желает дать мне то, что я прошу, то я стану лучшим вождем! Это мое право!» – мог бы сказать Шатай. Мог бы, не холоди клинок ему губы.
– Ла, – скомандовал Стрепет, и Оро уступил ему место.
Вождь потрепал соломенные волосы Шатая, и тому почудилось, что сделал он это с сожалением.
– Ты нэ можешь побэдить моих ближников. Даже у срэднэго костра нэт никого, кто уступил бы тэбэ. И ты бросаешь вызов мнэ?
– Таков закон, – процедил Шатай.
Правду молвил вождь. Силой Шатай превосходил разве что Бруна, потому тот и ехал в веренице лошадей после него. Остальные же… кто угодно давно зарезал бы наглеца, на что он не раз и не два нарывался. Лишь приказ Стрепета удерживал соплеменников от расправы. Но закон есть закон. Бросить вызов вождю, чтобы занять его место, мог каждый. И вождь обязан его принять.
– Что же… Ты войдешь в Круг на рассвэте.
* * *
Травознайка в своем деле оказалась хороша. С вечера Влас еще ожидал прихода Хозяйки Тени и жалел лишь о том, что не довелось умереть на поле брани. Скончаться от ран в плену, голодным и готовым мать родную продать за глоток воды, – это ли не позор для княжича? Впрочем, быть спасенным бабой тоже не великая честь, но иного пути боги ему не предлагали.
К утру, наглотавшись чудодейственных снадобий да как следует выспавшись, Влас ощутил, что если и не держать меч, то хотя бы подняться был в силах. Но сумеет ли преодолеть два дневных перехода по незнакомым землям без припасов? Торговаться за его жизнь шляхи не станут. Отец прошлой весной пытался заключить с ними мир, да все без толку. Но и не казнили же до сих пор пленника! Чего ждут? Оставалось надеяться лишь на девку из Тяпенок.
Она лежала недалеко от маленького костерка. Холод здесь, под сенью деревьев, ощущался слабее, чем на равнине, но дуреха просидела до ночного светила в мокрой одёже и наверняка закоченела. Когда же Влас предложил ей лечь рядом да согреться, и вовсе ушла к озеру, над которым завис клуб тумана. Но и к своему шляху девка не отправилась. Опасалась, что предложит то же самое? Да и не без причины, если по-честному. Юнец, звавшийся Шатаем, глядел на нее, как голодный пес на баранью ногу. И, Влас был в том уверен, непременно бы уже овладел девкой, кабы не степные законы. Отчего-то эта мысль княжичу нравилась. Поганый шлях не смел и прикоснуться к Крапиве, он же, Влас, пусть и недолго, но ласкал ее, сжимал грудь, ощущал под собой жаркое бесстыдное желание. Сколь угодно девка могла кичиться, но он-то знал, что еще малость – и сдалась бы его поцелуям.
Когда она вконец замерзла, то укуталась в одеяло и попыталась под ним раздеться. Мелькало то колено, то обнаженное плечо. Влас следил сквозь опущенные ресницы – хороша! Немудрено голову потерять!
Рубаха теперь сушилась на рогатине с одной стороны остывающего очага, а Крапива, свернувшись калачиком, дрожала с другой.
Влас пошевелился, проверяя, не отвалится ли от него что важное. Вроде все осталось на месте. Осторожно встал, поморщился, потянулся. Тело отозвалось резкой болью – благодарило за то, что княжич нарвался на жестокие побои.
Перед рассветом стояла глухая темень – лучший час для побега. Но пленник мыслил трезво. Лагерь не остался без присмотра. Хитрые шляхи умели бдеть как никто, и бежать сейчас означало бы лишь навлечь на себя их гнев. Он подошел к Крапиве. Девка съежилась, жесткое одеяло кусало нежную кожу. А под одеялом она лежала нагая и беззащитная, уверенная, что проклятье да вера дикарей защитят ее.
– Ну и дура же, – прошептал Влас.
Крапива пошевелилась, одеяло сползло, открывая молочную грудь, и девица задрожала от холода, сквозь сон пытаясь вернуть тепло.
Обыкновенно девки Власа страсть как любили! Случалось, что сами приходили в его покои, случалось, что и он дарил сладкие пряники и дорогие перстни, заслуживая поцелуй. Случалось и так, что вовлекали его в игру и притворялись неприступными. С такими веселья было всего больше. Из таких была и лекарка. Верно, думала, что удивит княжича своим упрямством! Что ж, Влас и вправду удивился – проклятье у девки оказалось самое настоящее. Ну да на всякую кобылу найдется свой всадник, а всякое проклятье можно снять.
Влас провел рукой над плечом девицы, со скрытым наслаждением удерживаясь от прикосновения, и натянул одеяло обратно.
– Отойди от нэе.
Голос мог бы принадлежать змею, а не человеку, ибо шипение полнилось злобой. Влас не стал шарахаться, прикидываться умирающим или божиться, что не хотел худого. Он улыбнулся краем рта, медленно повернулся к Шатаю и приложил палец к губам:
– Не разбуди.
– Отойди от нэе, – повторил шлях, но повторил тише. – Нэ трогай!
– И думать не смел. А ты?
Княжич склонил голову набок. Шлях был весь как заряженный капкан: перо упади – и сомкнется железная пасть. Кто другой счел бы за благо не злить дикаря, Влас же только усмехнулся. Сивый да сероглазый, среди своего народа Шатай был что белая ворона. Не иначе мамка загуляла со срединником, а может, степняк снасильничал равнинную бабу. Но по всему видать, что намешано в юнце понемногу от каждой крови. Рослый да худощавый, наверняка ловкий, но силы в кулаках немного. В бою Влас его не помнил и не прочь был поглядеть, на что Шатай способен. А уж в том, что одержит верх, княжич не сомневался: ростом он уступал юнцу совсем маленько, зато телом был крепче. Один на один ему разве что шляховский вождь достойный соперник, но и тот победил обманом, а не воинской удалью.
– Если ты можэшь говорить, то можэшь и сражаться.
Влас без удовольствия пощупал