Мгновение Влас был счастлив. Что там случится с ним после того, как Мертвую землю обагрит кровь ее сына, он не думал. Думал лишь о том, что наконец завершит бой, из которого с самого начала должен был выйти победителем. Бой, который дорого обошелся дядьке Дубраве.
Но мгновение коротко, и лезвие встретила булава Шатая. Клинок отлетел в сторону, подняв в Круге клуб пыли.
– Как смэешь?! Раб! – взревел Шатай.
Не отведи он удара от вождя, тот и сам не остался бы в долгу. Да и много ли силы нужно, чтобы уложить изможденного пленника? Это тебе не с отдохнувшим да сытым княжичем сражаться! Но оттого, что меч из его руки выбил мальчишка, Влас взъярился не на шутку:
– Такова твоя благодарность, шлях?! Что же, когда ты лишишься головы, твой вождь может выбрать себе более достойного соперника!
Всех меньше взволновался сам Стрепет. Будто не его жизнь грозило оборвать острое лезвие. Глядя, как Шатай поднимает клинок, он сказал:
– Я нэ стану сражаться с рабом. Раб уже проиграл самое цэнное, что имел, – свободу. Он нэдостоин чэстного боя.
– Тебе ли говорить о чести! – Влас сцепил зубы, готовый разодрать глотку врагу. – Ты трус, если не хочешь драться со мной!
Не спеша стянув в хвост лохматые волосы, Стрепет проговорил:
– Это ты трус, а твои воины прэдатэли. Иссохший Дуб был гостэм в дэрэвнэ, а вы начали бой, но нэ сумэли достойно его завершить.
Влас стиснул зубы: он и сам не раз и не два пожалел о содеянном, но не отступать же теперь?
– Вы брали с Тяпенок дань. Люди просили нас о защите, и мы защитили их.
«А заодно ограбили сами», – могла бы добавить Крапива, не перехвати у нее дыхание от страха.
Стрепет не торопился. Он отвязал от пояса ножны, а после выложил и два ножа, оставшись безоружным. И лишь потом удостоил ответом невольника. Да не просто ответом! Он выпростал вперед широкую ладонь, сжал шею княжича сзади и прислонился лбом к его лбу. Кто незнакомый со степными обычаями подумал бы, два друга встретились. Но в Мертвых землях так читали приговор. Влас отбился бы – не столько силы было в том захвате. Но его движение опередили слова вождя. Он сказал вроде тихо, но ближники услышали, а остальным передали.
– Мы шли к вам за миром, – сказал он. – А вы встретили нас железом.
Вот когда Влас понял, что не только себе на шею Лихо посадил. Сколько ни пытался отец замириться со степняками, а те все одно устраивали набеги на границы Срединного царства, откусывая от них все бо́льшие куски. И, послушай горячий княжич мудрого Дубраву, принес бы в дар Посаднику не голову врага, а наруч друга.
– Мы… не знали, – глухо выдавил он.
Вот где спросить бы совета у старого Несмеяныча! Небось повернул бы все в шутку да поладил с суровыми воинами! Но Влас не Дубрава и найти слова, способные перевесить тяжкое оскорбление, не умел. Подумать же ему не дали, потому что Стрепет отпихнул пленника и обратился уже к своим людям:
– Сыны Мертвых зэмэль! Вы следовали за мною на запад, к блэдным людям. Вы спрашивали, что ждет нас в Срэдинных зэмлях, но нэ получали отвэта. Вы вэрили своему вождю и исполняли приказы.
– Так, вождь! Так! – поддержали его сыновья.
Дальше случилось то, чего никто не ждал. Стрепет опустился на колени, упер ладони в землю и склонился.
– Но я ошибся, – сказал он. – От блэдных людэй одно зло, и вы вольны вэрнуть мэня Мертвой зэмлэ.
Никто не шелохнулся, лишь взгляд Власа метнулся к оружию вождя, выложенному в ряд подле Круга. Шатай, у ног которого происходило действо, и вовсе побелел.
Выждав немного, Стрепет поднял голову:
– Что ж, тогда слушайтэ дальше. Отнынэ и впрэдь, и Круг мнэ свидэтель, я нэ стану молчать. Все задуманное мною будет открыто прэд вами и прэд нэбэсным свэтилом.
Будто вняв исповеди, солнце слизнуло мрак с горизонта: боги освятили обряд. Шляхи загомонили, кто-то нарисовал в воздухе пузатый знак света.
– Я вел вас прочь из стэпи, потому что стэпь больше нэ принадлэжит вольным всадникам! Я вел вас в Срэдинные зэмли в страхе пэрэд Змэем!
Гомон перерос в проклятья. Крапива вжала голову в плечи прежде, чем разобрала, что ругань предназначалась не вождю, а тому, кого он назвал Змеем.
– Змэй подчинил сэбэ много плэмен. Кто-то из них сражался. Кого-то нэ стало. Плэмя Иссохшего Дуба нэ выстояло бы пэрэд мощью Большого Вождя, да развэрзнэтся зэмля под его конем! – Стрепет горько сплюнул.
Шатай стиснул кулаки.
– Мы могли сражаться, вождь, – выдавил он. – Мы нэ трусы, чтобы бэжать!
– Мы могли сражаться, и мы погибли бы! Ты молод, Шатай, и ты жаждэшь лишь славы для сэбя. Но долг вождя – обэрэгать плэмя. Поэтому мы больше нэ идем на запад. Мы отправимся на восток, туда, где стоит шатер Змэя. – Ропот усилился, и Стрепету пришлось напрячься, чтобы перекричать его. – И мы склонимся прэд ним, а в дар отдадим княжича Срэдинных зэмэль и вэдьму аэрдын! И станэм частью нэпобэдимого войска. – Для одного только Шатая он добавил: – Ты нэ станэшь ей мужем, потому что аэрдын будэт принадлэжать Змэю. – И закончил во весь голос: – Или вы вправэ выбрать нового вождя чэрэз Круг. Я все сказал, Иссохший Дуб. Рэшай.
Не сразу Крапива поняла, о чем толковал вождь. А поняв, не поверила.
Княжич разобрался быстрее:
– Вот тебе и любовь. – Изуродованное ожогом лицо его расплылось в улыбке. – Слыхал, Шатай? Твою аэрдын хотят продать, как корову!
Прозвучав, слова обрели жизнь. Крапива хватанула ртом воздух, но его все одно не хватало, ноги приросли к земле, а на плечи легла немыслимая тяжесть, заставившая ее осесть. Как корову… И верно, о чем, дура, мыслила, когда просилась с диким народом в степь? Княжича чаяла спасти? Ну так и его не вызволила, и сама в беду угодила!
«Змэй бэрет жэнщин силой», – всплыла в памяти ругань Шатая.
А проклятье боле не защищает аэрдын. И ничто не защитит. Никто.
– Я бросил тэбэ вызов, вождь, и я нэ отзываю его. – Шатай покачивался на ветру, как иссохшее деревце, – вот-вот сломается! – и сам не верил тому, что произнес. – Я стану лучшим вождем, а Змэй достоин лишь смэрти, но никак нэ наших даров.
Диво, но не все шляхи освистали его. Кто-то робко, а там и во весь голос поддержал Шатая. И таковых было не двое и не трое.
– Найденыш говорит вэрно!
– Змэй не