Для начала сделали несколько штук из белой глины. Ничего нового — цвет получился бледно жёлтый. Добавляя соскобленную с железа ржавчину, получили в зависимости от количества добавки к белой глине черепицу от жёлтого цвета до коричневого. Ну, тут ничего нового. Окись железа именно так и работает. И так же будет работать при добавлении к стеклу. И именно так Боровой собирался поступить с бутылками, нда, ну, когда освоят их выпуск. Следом за окисью железа добавили закись железа. Окалину. Прошлись по всем кузницам соседних сёл и самой Калуги и набрали прилично этого материала. А заодно и новый налог ввели на кузницы, собирать всю окалину.
Добавили размолотую в чёрную пыль окалину опять к белой глине и получили сине-зелёные плитки черепицы. Потом Пётр Малой решил попробовать смешать окалину с ржавчиной. Юрий Васильевич думал, что грязно-коричневая получится, но на удивление вышла зелёная черепица. Интересно.
И тут фрязина понесло. Он добыл олово и медь отправив гонца на Пушечный двор в Москву, пережог их превратив в оксиды и наскрёб на несколько плиток. С оксидом меди получили синюю черепицу, а с оксидом олова черепица получилась просто белой. Больше ничего у итальянца не получалось интересного пока он не решил добавить в глину остатки от резинового производства Юрия Васильевича. С того испорченного бочонка пороха оставалось ещё приличное количество смеси угля и серы. Эти остатки фрязин Петро Малой и бросил и к обычной рыжей глине, и к белой. Боровой даже не пошёл смотреть на результат. Уже больше недели ничего интересного опыты итальянца не приносили. Выгружали черепицу из печи перед обедом, и Юрий Васильевич, как и положено русским князьям, пошёл спать после обеда. И не дал ему фрязин почивать сколько положено, разбудил через полчаса. Та черепица, что была сделана из рыжей глины стала фантастического яркого оранжевого цвета.
— Вот какую люди будут с радостью покупать! — прыгал взрослый мужик, потрясая солнечного цвета плиткой.
Сонный брат Михаил накарябал вопли итальянцы.
— Где только серу будем брать? — не оценил его восторгов князь Углицкий.
Событие шестьдесят девятое
Со стеклом так хорошо, как с черепицей не получилось. Не в цветах дело. Не в цвете. Как раз после опытов с черепицей делать цветное стекло Петер Малой научился довольно быстро. Те же цвета. Разве что оксид олова придал стеклу молочно-белый цвет, а оксид меди не только синий, но при увеличении концентрации и красивый красный.
Дело было в самом производстве стеклянных изделий. Оказалось, что своё умение выдувать из стекла вазы дизайнерские Боровой слегка преувеличил. Ну, как слегка⁈ Ни одной пока за полмесяца приличной у него не получилось. То живот вылезет, то стечёт стекло с трубки, то такая кособокая штуковина получится, что Дали перевернётся в гробу от зависти. А ведь в Гусь Хрустальном он что-то типа салатницы выдул. То ли температуры не те, то ли стекло не то, то ли… плохому танцору завсегда ботинки жмут. Да ещё и при объеме его мальчишеских лёгких сколько он в ту вазу воздуха мог вдуть. И очень быстро наступало кислородное голодание мозга, вести и качать стеклодува начинало.
Только — только через две недели и то не у него, а у нанятых в Калуге подмастерий кузнецов стало что-то получаться. Аким, старший из них даже первую свою пусть кривоватую бутылку выдул.
При попытке получит оконное стекло тоже так себе успех. На заводе в Гусь Хрустальном Артемию Васильевичу мастера стеклодувы показали, как до того, как стекло научились прокатывать, делали оконное стекло. Выдували большой цилиндр и разрезав его пытались раскатать на гладкой поверхности специально подготовленного камня. Ну, большой не большой, но с помощью деревянной формы выдул Аким цилиндр. Его даже удалось разрезать и раскатать. Получился кусок в тридцать сантиметров на двадцать с неровными краями и разной толщины. От полусантиметра примерно до этого самого сантиметра по краям. И вот ходи вокруг него и думай — это успех или нет. С одной стороны, это точно лучше бычьего пузыря и даже лучше слюды. Но это настолько хуже привычного Боровому стекла оконного и того даже, что при нём сделали стеклодувы в Гусь Хрустальном, что успехом это назвать язык не поворачивается.
А вот бусы цветные у второго кузнеца, а теперь стеклодува — Егора, вполне себе неплохие получаются. Можно даже красивыми назвать. Ну, хоть не с пустыми руками в Москву вернётся.
Глава 24
Событие семидесятое
Как-то уж так всё время выходило, что в Москву из Калуги или наоборот из Москвы в Калугу Юрию Васильевичу приходилось с большими обозами добираться. А они идут со средней скоростью обычного пешехода. Нагрузят телегу с горой, а лошадёнка плохонькая и возчик не на телеге сидит кемарит, и время от времени просыпаясь, кричит на одру свою: «Но, пошла, кабыла нагайская, двигай лошара, кляча сивая, переставляй копыта шибче». Нет, кричать чего этакое он может, а вот сидеть нет. Это же целых шестьдесят кило плюсом. Водитель кобылы идет рядом, а коли дорога в горку наладилась, то и плечико своё хилое подставляет, помогая кабыле нагайской, и под гору не легче ему, висит на телеге лаптями полудранными притормаживая, а снесёт телега лошару его. Из-за этого общая скорость каравана редко сорок вёрст в день превышает. И при расстоянии от Москвы до Калуги в сто пятьдесят вёрст путешествие на четыре дня растягивается.
Боровой ехал в возке на полозьях. Вчерась был Покров Пресвятой Богородицы, середина октября уже. С вечера в храме Покрова как раз в посаде было всенощное бдение, а утром — литургия. После богослужения все дворяне устроили застолье, на котором Юрию Васильевичу с князем Репниным Петром Ивановичем и фрязином Петером Малым пришлось присутствовать, были они почётными гостями. Одно на этом пиру радовало Борового, поскольку Покров не приходится на период многодневного поста, то на стол можно подавать рыбу и мясо и обязательно — блюда, приготовленные из урожая этого года. Так что на любимые свои пироги с рыбой Юрий Васильевич накинулся. А во время всенощной и снег повалил, да густо так и температура упала сразу, так что он и не подумал таять.