Лучше бы он просто сунул лицо в блендер. Сейчас одна сторона его лица представляет собой жуткое зрелище: кровавое месиво из разорванных и спутанных лоскутов кожи. А нижняя часть настолько опухла, что губы покрылись глубокими трещинами. Если бы в последние несколько недель я не прокручивала в голове воспоминания о том, что произошло со мной на складе, то, возможно, я бы его не узнала.
Я отступаю, желая оказаться как можно дальше, но словно натыкаюсь на непреодолимую стену позади. Поворачиваясь, я поднимаю руки, мысленно готовлюсь защищаться, но замечаю, что за моей спиной стоит не настоящая стена, а Грэйсин. Несмотря на все испытания, которые мы пережили вместе, страх, терзавший меня с тех пор, как я проснулась и услышала голос Вика, рассеивается при виде Грэйсина, и я чувствую облегчение.
– Что происходит? – спрашиваю я его. Но он не отвечает, а лишь поднимает стакан и делает глоток виски. – Как он здесь оказался?
Я стараюсь унять охватившую меня дрожь, а Грэйсин снова подносит стакан к губам. На этот раз он выпивает его до дна, а затем уходит, чтобы налить себе еще.
Я убираю волосы с лица и пытаюсь понять, что происходит. Очевидно, Дезмонд заговорил. Мне совсем не хочется думать о том, как Грэйсин смог заставить его выдать местонахождение Эндрю, но, должно быть, он привел его сюда, пока я спала.
– Что за херня? – восклицает Эндрю.
Повернувшись, я вижу, как он открывает глаза. Он щурится от яркого света, но затем его лицо проясняется.
– Вот черт, – шепчет он, прежде чем попытаться вырваться. Его голос прерывается от боли, вызванной жестокими ударами, а отекшие губы не позволяют нормально говорить. – Отпустите меня!
Я оборачиваюсь, ожидая, что Грэйсин ответит на его вопрос, но он, не отрывая от меня взгляда, делает еще один большой глоток виски из стакана. Затем он отодвигается на расстояние, достаточное для того, чтобы стал виден соседний стол, а Эндрю видит то, что лежит на нем, и начинает сопротивляться еще более яростно.
Я словно вновь оказываюсь на складе. Мои руки пронзает острая боль, кожа покрывается мурашками, ноги горят, а в животе появляются спазмы. На столе лежат ножи, горелка, похожая на ту, которой пытали меня, резиновые молотки, кнуты, бейсбольные биты и даже пистолет. Все это аккуратно разложено и ждет, когда кто-нибудь выберет себе один из этих предметов.
– Что все это значит? – спрашиваю я Грэйсина, стараясь говорить спокойно. Однако он молча садится на стул в углу комнаты.
Я достаю нож, чтобы освободить парня хотя бы для того, чтобы он просто заткнулся, пока я не разберусь с тем, что за игру затеял Грэйсин.
– Пожалуйста, отпусти меня! Мы не хотели причинить тебе боль. Просто пытались немного надавить, чтобы ты заговорила. Отпусти меня, и я ничего не скажу Сэлу, обещаю. Ни единого гребанного слова. Пожалуйста, отпусти!
Я оборачиваюсь к Эндрю, и в этот момент свадебное видео внезапно прерывается, а затем начинается снова. На экране появляется лицо Вика, и я начинаю сомневаться, что появление сразу двух людей, так жестоко со мной обращавшихся, – это простое совпадение.
Нож с глухим стуком падает на пол, и я чувствую, как мое тело обмякает. На лбу вновь выступает холодный пот, а воспоминания о ночи, когда меня пленили и избивали, и призраки совместной жизни с Виком обрушиваются на меня с такой силой, что мне приходится крепко зажмуриться, чтобы сдержать крик от накрывшей меня бури эмоций.
– Черт, дамочка, вы в своем уме? Пожалуйста, поднимите нож и отпустите меня, пока он меня им не зарезал.
Среди криков Эндрю я различаю голос Вика, он звучит у меня в голове:
– Я не хочу, чтобы ты снова общалась с этим заключенным, ты меня поняла? Макнейр и Саммерс не могли сдержать ухмылок, когда рассказывали мне о том, что произошло. Ты меня унизила!
По моим щекам текут слезы, и я закрываю уши руками, чтобы заглушить голос Вика, но он становится только громче. И настолько, что мне хочется зажать уши еще сильнее. Я хочу понять, почему Грэйсин так со мной поступил, и не могу найти ему оправдания, каким бы абсурдным оно ни казалось. Я больше не пытаюсь его простить. Все, что мне нужно сделать, – это убить человека на стуле, и тогда я смогу уйти. Разве не это обещал мне Грэйсин? Как только все закончится, я буду свободна.
Вспомнив об этом, я беру нож. Стараясь не обращать внимания на голос Вика, доносящийся из проектора, я бросаю взгляд в угол комнаты. Грэйсин все еще наблюдает и ждет.
Какого черта?
Я не понимаю, чего он хочет, но, проигнорировав его, я подхожу к мужчине на стуле. Опустившись на колени, я освобождаю его ноги, затем внимательно разглядываю его лицо. И тут все летит к чертям. Я стою рядом с ним, сжимая в руке нож, а мысли возвращают меня к тому моменту, когда он смотрел на меня с презрением, пока Дэнни и остальные избивали меня.
Кажется, мне нужно много времени, чтобы справиться с переполняющими меня ненавистью и гневом. Потому что не в силах больше терпеть тишину, он кричит:
– Развяжи меня, ты, грязная шлюха, или я превращу тебя в кровавое месиво, а затем спущу в канализацию, как и твоего ребенка.
Внезапно, словно потеряв разум, я с нечеловеческим криком толкаю деревянный стул. Издав испуганный возглас, парень падает на бетон и пытается отползти или выпрямиться, прежде чем я до него доберусь. Положив нож на пол, чтобы он не мешал, я возвращаюсь к столу и беру бейсбольную биту. С губ Эндрю срывается сдавленный стон, который обрывается, когда я, используя биту как клюшку для гольфа, изо всех сил бью его в живот. Пока он пытается восстановить дыхание, хрипя от боли, я присаживаюсь на корточки.
– Ну как тебе это нравится, грязная шлюха? Тебе приятно, или мне лучше стоит подержать тебя здесь пару дней и заставить обоссаться, чтобы ты почувствовал, каково это? Или стоит просто избить тебя до потери сознания и посмотреть, как все, что от тебя останется, вылетит в трубу?
Не в силах мыслить трезво, с головой, наполненной криками, ужасом, кровью и смертью, я кладу биту рядом с ножом и встаю. Мой взгляд падает на резиновый молоток. Возвращаясь к мужчине, я отвожу руку назад и наношу удары по