Я рванул к экрану.
Хесса! Это же прогулочный транспортник Леховых!
Я ведь просил отца повременить и полететь на курорт завтра, когда императорский наследник закончит праздновать и буянить!
Приборы сразу нашли наш звездолет и… казалось, я вижу дурной сон.
Он был весь объят пламенем плазмы, словно туда угодили, как минимум, несколько сгустков, которыми обстреливают Луны, если те слишком уж приближаются к планетам и начинают сильно влиять на отливы-приливы.
Я не думал – просто действовал на инстинктах.
– Елнах! Бери управление на себя!
Скомандовал, оторвав помощника от Кантитты.
Перечить мне Елнах не посмел. Хотя капитан не имеет права покидать корабль во время дежурства.
Я метнулся в отсек с истребителями – самыми скоростными, самыми мощными. Запрыгнул в один из них и полетел к нужному месту, взяв максимально возможную скорость. От попадавшихся на пути метеоритов и других судов уворачивался играючи. Благо, я был лучшим из лучших.
Плазма в вакууме космоса выглядела эпично – эдакий малиновый бутон, который грозился расцвести в большое соцветие.
Я видел, что выжить не может никто.
Но все равно пристыковался и рванул внутрь пылающего фамильного транспортника.
Отец и мать, видимо, сразу погибли – я увидел на медицинском датчике, какие загорались на каждой стене при подобных катастрофах, что их больше нет. Там же демонстрировалось – где младшие братья.
Я шел сквозь пламя, не чувствуя боли. Костюм отчасти забирал энергию плазмы и преобразовывал, собирая в аккумуляторы. Однако уже и он держался едва-едва. Огонь жгучими языками пробирался в местах, где одежда не прилегала к телу совсем плотно, и начинал разъедать податливую плоть.
Однако во мне было сейчас столько гормонов злости, страха и воинственности, что хватило бы на всю армию. Я шел и шел к своим младшим братишкам.
Первым нашел Малеха – его отбросило взрывом. Одежда обуглилась, кожа тоже. Я вытащил стерильный кокон, какими пользовались наши медики, завернул в него Малеха и вынес. Вернулся за Ранталем и Синтом.
Оба брата уже не дышали. Я нес их в стерильных коконах, опасаясь, что просто рассыплются, как сгоревшие в прах деревья. Настолько хрупкими казались тела.
Истребитель рванул назад, на мой звездолет, где медики уже готовились принять пострадавших. Туда же, насколько я понял из сообщений Елнаха, прибыли врачи из галактического медицинского патруля. Их вызывал помощник в качестве скорой помощи.
Дальнейшие события остались в памяти какими-то штрихами, пунктирными линиями, что можно соединить в сплошные только искусственно, фантазируя и достраивая…
Вокруг меня суетились врачи. Пытались оказать помощь и обезболить. Спасатели бегали и извинялись, что прибыли на место чуть позже – их корабль базировался несколько дальше, чем наш.
Потом снова врачи и снова спасатели.
И приговор: братьев уже не спасти.
Перед глазами крутились кадры, не отступали.
Как я катал Малеха на спине, притворяясь тларленом – ездовым четвероногим спутником наших предков, вроде человеческой лошади, только с тремя рогами и фиолетовым цветом кожи.
Как мы с Ринталем и Синтом летали наперегонки, кружа вокруг Хеститы на гоночных кораблях.
Как мама звала нас на пикнике и кормила лепешками, что «созрели» в большом чане на настоящем костре. Они пахли углями, солнцем и лесом… И были такие восхитительные, хрустящие…
Как отец вызвал нас на космический бой на симуляторах, и мы… резались часами, а иногда – и практически сутками. А потом недовольная мама разгоняла «своих мужиков по углам», как она любила всегда выражаться. Гнала есть, спать и заняться делами.
Почему-то в голове прокручивались кадры, как мать провожала меня на рискованную миссию – как раз когда мы обуздали мятежников.
– Я сделаю все, чтобы ты мной гордилась! – сказал я тогда твердо, взволнованно.
А она просто обняла и прижала. Ответила:
– Я твоя мать. Я буду любить тебя и гордиться не зависимо от твоих действий.
Я тогда не понял, даже обиделся. Я ведь – лучший из лучших, отличный пилот и военный каких еще поискать.
А сейчас… сейчас неожиданно оценил… В тот момент, когда стало уже яснее некуда, что больше от мамы ничего подобного не услышу…
– Фасталь… Пожалуйста, надень шапку! На дворе осень, ты можешь замерзнуть… – звенел в голове ее высокий, чистый голос.
– Фасталь! Я так горжусь твоими успехами! – вторил ему голос отца. – Ты стал настоящим арфонцем, как наши предки!
– Фас-та-аль! Пошли поиграем!
– Фаста-аль! Лови меня!
– Фаста-а-аль! Ну иди же, давай полетаем!
– Фасталь!
– Фасталь!
Голоса удалялись, словно близкие уходили и прощались со мной.
Все тише звучали звуки вокруг. Я будто и сам погружался куда-то.
В одиночество? В глухую тишину горечи? Когда только внутри тебя звучит этот набат, а все вокруг вязнет в коридоре беззвучия, именуемым безразличие и тоска?
Потом были похороны в космосе.
Пышные. Дорогие. Бессмысленные. Многолюдные…
Мне соболезновали коллеги, знакомые и друзья разных рас.
Прилетали даже некоторые ыны, хотя от их планеты до нас пилить практически неделю без продыху. И это еще в самом лучшем, удачном случае, если у тебя частный скоростной звездолет.
Все эти «мне очень жаль», «я так сочувствую», «соболезную» вязли в каком-то бесконечном белом шуме вокруг. А я… я только кивал, и принимал, принимал тех, кто явился, чтобы самому себе не казаться бесчувственным и бездушным.
Не знаю понимают ли… но я понимал, что все эти слова ничего не изменят. Они хотели меня поддержать? А как можно было тогда это сделать? Поддержать… от слова держаться на языке союза… За что? Мне не за что было теперь ухватиться и держаться. Не за кого.
Опора, которая казалась незыблемой – такой привычной и такой замечательной – семья, близкие, что всегда ждали на ужин, на беседу, после дежурства, исчезла… и я будто шел в пустоте…
Вокруг – ничего… впереди – ничего…
А позади… то, что лишь доставляет боль и острое чувство безвозвратной утраты. Куда ни кинь везде клин, как выражаются иногда луты.
Несколько месяцев я пробыл в каком-то бреду.
А потом… потом… узнал по секрету, что это наследник Честлера убил моих близких. Случайно, неадекватный и пьяный палил по Лунам и рикошетом попал в наш семейный транспортный звездолет.
В тот день я полетел к императору.
Возле его белого там-мара, замка, как говорили в Союзе, стояли стражники, шеренгами – летающие машины стеттов, но меня пропустили без единого звука…
Никто не посмел перегородить мне проход.
Белые залы слепили, невидимые источники дневного света в стенах били в глаза.
Я шел мимо стражей и слуг. Никто не сказал мне ни единого слова. Хотя к императору требовалось записываться, причем, сильно заранее, за несколько месяцев.
Я вошел прямо в обеденную залу, где Честлер трапезничал в кругу семьи.
Исталь – его сын, завидев меня, подорвался на месте и выскочил вон. Жена – лутка Настасья – осталась, и выглядела сейчас воинственней мужа. Вышла из-за стола: руки в боки, как выражались иногда – в позе кастрюли и заняла позицию рядом с мужем.
– Чего ты хочешь, Фасталь? Компенсации? Я подготовил для тебя разные предложения. Я готов дать тебе еще земли. Можешь уйти со службы уже окончательно, а не в отпуск, я дам тебе пенсию. Я дам тебе все, что только попросишь…
– Чтобы я что? – выкрикнул я.
Наверное, немногие на этой планете могли вот так разговаривать с императором.
Но мы сражались когда-то бок о бок, когда его вероломный младший брат пытался организовать планетарный переворот. Я не раз спасал его шкуру в бою. Так что… Честлер, видимо, не посмел отказать мне в личной беседе.
– Чтобы я что? – снова повторил я – и слова эхом разлетелись по залу. Осыпались со стен горькими отзвуками.
– Я не могу вернуть твоих близких. И наказание моего… сына их тоже не вернет… Ты это знаешь… Я готов тебе компенсировать потерю чем только захочешь…
– Но не справедливым судом? – мой голос отчаянной птицей взвился к потолку.
– Я не позволю судить моего единственного наследника и сына, – выдохнул Честлер. – Да и Настенька никогда подобного не позволила бы…
Я понимал, что против жены император просто не в силах пойти, ни за что. Она – его единственная на все