Я замолкаю и еще теснее прижимаюсь к нему. Сантино обнимает меня и скрещивает руки замком на моей спине. Я подтягиваюсь к нему ближе. И вот только что лежал он, а теперь уже сижу я на его коленях.
– Но сейчас я все равно тебя люблю, – говорю я тоном обиженного на весь этот несправедливый мир ребенка.
– И я тебя люблю, малыш, – отвечает он, прижавшись губами к моей макушке, – и я тебя люблю.
5
Но как и каждое лето, включая предыдущее, – это тоже заканчивается. И зря я не поверила Сантино тогда, в кафе, – он ведь был прав. Второй раз расставаться с ним еще больнее. Конечно, в этот раз мы обходимся без истерик и гневных фраз, ведь заранее знали, на что шли.
Он просто приходит ко мне за день до отъезда. Какое-то время мы молча идем по городу, после чего я понимаю, что мы подошли к дому культуры. Он просит подождать его снаружи, а когда выходит, держит в руках картину. Теперь она в красивой рамке – и отдает ее мне с печальной улыбкой:
– Как и обещал. Держи.
– Спасибо.
Я правда рада, но сегодня не слишком уж чтобы счастливый день для бурного веселья. Но я улыбаюсь.
Мы проходим еще какое-то время по городу, после чего он первым делает трудный шаг. Останавливает меня, обнимает и говорит:
– Надеюсь, что у тебя все получится. Найди ты все-таки в Нью-Йорке друзей.
Я говорила ему о том, какие у меня непростые отношения в этом городе с социумом.
– Может, у нас получится все-таки… на расстоянии? – спрашиваю я, оказавшись вновь слабее. Вновь не в силах просто взять и отпустить, как уславливались с самого начала.
Он долго смотрит на меня, после чего повторяет:
– Удачи тебе.
Понимаю, что сейчас расплачусь, как в дешевой мелодраме, потому резко отворачиваюсь, щиплю себя за нежную часть шеи и поворачиваюсь обратно. На время вроде оттянула.
– Через год я опять приеду. Может, даже зимой, – говорю я скорее сама себе, – можем опять встретиться?
– Посмотрим, – отвечает он уклончиво. Ему тоже непросто, и он не хочет повторять это вновь и вновь, как в какой-то садистской игре. Быть вместе на пару месяцев или недель, обнадеживать себя, потом расставаться, потом заново вместе. Может, он и прав.
Покончить бы с этим. Разве легче стало оттого, что мы возобновили все это на два месяца? Легче было в это время, но не после. А ведь лишь «после» и остается, когда кончается лето.
– Тебе тоже удачи… с твоими рисунками, – киваю я, – у тебя круто получается.
Возвращаюсь домой я еще более убитая, чем год назад.
Кажется, все вокруг бессмысленно без Сантино. Надо было его послушать, но как я могла упустить шанс хотя бы немного вновь побыть с ним? Ведь это единственное, чего я желала весь этот год обучения.
Хоть немного времени того лета.
Осторожнее надо быть с желаниями.
Кэти провожает меня в аэропорту вместе с моей мамой, а уже вечером я вновь в общаге. Мои соседки тоже уже приехали, и их шумное общество хотя бы не дает окончательно уйти с головой в мрачные мысли.
Через пару недель у меня случается задержка, и, озабоченная, я покупаю тест на беременность. Скорее чтобы вычеркнуть невозможный вариант, чем подтвердить его. Но тест упрямо показывает две полоски.
Я не верю и покупаю их жменю.
Каждый из них показывает две полоски.
Весь вечер я провожу словно в параллельном мире – все звуки для меня как из-под толщи воды. Я лишь смотрю на свой собственный портрет, который нарисовал Сантино, на тесты и думаю, что мне со всем этим делать. Даже не звоню ни Кэти, ни маме.
Наутро я решаю, что оставлю ребенка, хотя это и не лучшее решение в начале второго курса. Но отнюдь не для того, чтобы появился «повод» навсегда сойтись к Сантино или чтобы как-то этим сманипулировать и заставить его правдами и неправдами переехать в Нью-Йорк, хоть на сиденья вокзала.
Нет. Я долго думала вообще, говорить ему об этом или нет, но в итоге решила нет. Не потому что «о боже, мне страшно, что он подумает» или в этом роде. Просто что это знание изменит? Я остаюсь в Нью-Йорке, и его позиция мне тоже ясна. Ну узнает он, что я беременна. Узнает, что решила оставить ребенка.
Что, поедет в Нью-Йорк? Куда? У него нет денег, его не впечатляет работа, а я не хочу служить причиной его вынуждения. Чтобы он меня потом возненавидел и обвинял в том, кем стал? Примерно это он прогнозировал, если я останусь в Чикаго только из-за него.
А других вариантов нет.
А зачем просто так водружать ему это знание камнем на шею? Если от этого ничего не меняется, то зачем просто говорить? Чтоб ему жилось посложнее со своей совестью?
Что за бред.
Нет, я оставляю этого ребенка для себя, просто потому, что действительно его люблю. Думаю, это правильно – сколько женщин рожает просто потому, что надо, или потому, что залетели от парня, которого давно не любят, или от мужа, за которого вышли по расчету?
Мне повезло в каком-то смысле – я забеременела от того, кого действительно люблю. Но усложнять этим жизнь никому не собираюсь. Даже себе, насколько пока планирую. Может, получится обойтись без академа.
Пока это только теории.
Глава 8
Четвертая встреча
22 года
1
Эти три года моей жизни превратились в настоящую зиму. Теплый июль сменился морозным декабрем, который все никак не желает уходить.
Хотя, наверное, учитывая обстоятельства, не совсем справедливо говорить об этом в таком русле. Наверное, это все-таки не промозглый декабрь, но прохладный март. Март, где еще чувствуются зимние морозы, но иногда вроде бы начинает дуть едва-едва теплый весенний ветерок, который дает надежду на будущую весну.
Но не на лето.
В конце апреля того года, летом которого последний раз видела Сантино, я родила девочку. Назвала ее Оливией, хотя феноменальное внешнее сходство с ее отцом буквально кричало о потребности мексиканского имени. Но я решила, что с фамилией «Питерсон» имя Оливия будет звучать куда лучше, чем та же Химена или Ингрид.
Справляться было трудно, и мама не раз настаивала