А вы думали? Хрен вам, а не посыпание головы пеплом. Хватит жить как попало. Ожидал немую сцену из «Ревизора». А получил…
Событие сорок восьмое
Засека — это не единое оборонительное сооружение. И даже не единое по способу исполнения. Ну, в лесу более-менее понятно. Сваленные деревья и холм перед ними. А в чистом поле? В степи? На открытой местности засека это просто ров, тут важно, что без вала, земля специально разбрасывалась, растаскивалась вокруг, чтобы, превращалась в грязь. Это ведь глина, которая будет дополнительно затруднять движение, осложнить засыпание рва и даже сохранять следы. Нет вала — как засыпешь ров, не имея лопат и главное — времени. А следы — это просто. Прорваться людоловы могут и пограбить, и людей в полон взять. Вот только возвращаться им придётся через те же места, где они ров преодолели. А там их уже засада ждёт, обнаружили их следы ратники.
Если же есть естественные препятствия, то их тоже использовали предки с умом. Везде, где только возможно этой, «засечной чертой» становились естественные овраги, русла рек и речушек и заболоченные участки местности. Броды на пограничных реках приводились в негодность воткнутыми в дно обломками кос и прочим острым железом, а нет железа, так и колья деревянные подойдут. Даже у бобров предки учились, сооружая запруды и превращая небольшую речушку в большую болотину.
Дума в итоге пожурила князей Серебряного, Углицкого за самоуправство и Репнина Петра Ивановича за то, что «недоглядел» за отроком. А по засечной черте и подготовке к войне с нагаями решено было поправить самый юго-восточный на сегодняшний день кусок большой «засечной черты». Он начинался от поселения Скопин до Ряжска, который пока называется Рясский волок, далее до селения Сапожок и потом на Шацк, которого пока тоже нет. Там и будут строить самую пока юго-восточную крепость России. Если что, это всего в 350 километрах от Москвы. Смысл этого оборонительного сооружения тот самый, что и предложил на Думе Юрий Васильевич. Заставить нагаев пройти вдоль этой засечной черты, теряя время и продовольствие. Поселения там нет и продуктов степнякам не добыть. А обогнув Скопин, они вроде как получают прямую дорогу на Переяславль-Рязанский или Рязань, где нагаев и будут ждать русские рати, но не в чистом поле, а опять за засечной чертой, выполненной в форме очень остроконечного угла. Заходит в него войско людоловов и оказывается в окружении с трёх сторон.
Сначала и Дума и даже митрополит, хотя какое ему дело, мирское ведь занятие, не хотели пушки верховые, читай малого калибра, снимать со стен Кремля и тащить в этакую даль рязанскую. А ежели крымцы с запада, с Дону пожалуют⁈ А тут пушек нет.
— Так лить надо. Покупать нужно у иноземцев медь с оловом и лить. И не огромные Павлины. Их пока хватит, пушки нужно отливать калибром четыре дюйма, шесть дюймов. Зачем против степняков огромные орудия? Нужны малые мобильные пищали, что будут дробом стрелять.
В окончании Великий князь решил, и Дума Боярская приговорила: «Всю медь и бронзу у церквей, соборов, храмов и монастырей изъять и передать на пушечный двор для литья верховых пушек. А медь и олово опосля возвернуть по возможности. Купцам же иноземным попенять, что мало сих товаров везут, больше надобно. А для покрытия этих расходов продать всю мягкую рухлядь из закромов Родины, а ежели будет гнилая, то дьяков и подьячих за сие ответственных бить плетьми до смерти на Пожаре, чтобы другим был урок, не гробить добро».
Мастеру же литейцу Николаю Оберакеру след расширить Пушечный двор и учеником пару десятков начать обучать.
Глава 17
Событие сорок девятое
Выражение есть «нежданно — негаданно». Так ничего подобного. Как раз этого Боровой и ожидал. Через пару дней после того заседания выездного боярской Думы в Грановитой палате, сунулся он к Николаю Оберакеру на Пушечный двор, а то и говорит… брату Михаилу, что не велено ему заказы исполнять князя Углицкого, бо отрок неразумен и горяч. Плохо. Но потом шёпотом свистящим, литеец, оглядываясь, как кот стащивший кусок колбасы, сообщил монаху, что заказы по изготовлению миномётов обоих калибров практически закончены, а так как они оплачены частично, то доделает он их. Чего добру пропадать. Да и самому любопытно, как себя покажут четырёхдюймовые мортирки. Осталось мины закончить отливать и станины. Неделя — другая и всё будет готово. Токмо ты, князь-батюшка не проговорись.
— А чем же ты заниматься будешь? — огорчился Юрий Васильевич. Чего-то такого он от думцев и ожидал. Сто процентов — это дядья руку приложили. Пожар 1547 года страшная вещь, трагедия, но он позволит избавиться от Глинских. А ежели пожара не будет? Вот! Это вечная дума всех попаданцев — изменит он историю, а это не на пользу пойдёт, а во вред. Хотели как лучше… Тут Черномырдин прав.
— Заказ у меня на сотню почти верховых пушек калибром от четырёх до шести дюймов (100 — 150 мм). На несколько лет вперёд теперь работы хватит, — немчин довольно руки потёр.
А чего? Сам эту кашу заварил. И расстраиваться не стоит, будет у России сотня очень полезных орудий.
Юрий Васильевич, чтобы догадку проверить, перешёл по мосту Неглинку и оказался в той части Пушкарского двора, где главным был мастер литеец Якоб фан Вайлерштатт. Хотел ему дополнительно десяток фальконетов заказать, но не шестидесятимиллеметровых, а семидесяти пяти. Фальконеты себя отлично показали, почему не замахнуться на большее.
А литеец руками разводит, у него заказ именно на такие фальконеты и в огромном количестве — сто пятьдесят штук надо. И надо срочно.
Тоже ожидаемо. Сам рассказывал в Думе, как лихо они отбили атаку татар у ворот в Казани, сняв фальконеты с лодей и поставив их напротив ворот. Получилась лёгкая полковая артиллерия. Теперь только вместо вертлюг нужно лафет изготовить с большими колёсами для удобства транспортировки.
— Ну хоть один семидесятипятимиллимитровый отлей хер Якоб, нужно испытать, как такое ружьишко стрелять будет.
— Карашо. Один. Через месяц.
К мастеру оружейнику Юрий Васильевич шёл уже уверенный, что там его ожидает всё то же. И обманулся. Мастер Пахом Ильин с радостью взялся за ещё одну сотню тромблонов.
Нда, взялся и отвязался. Пришёл в ноги бухнулся через три дня и рассказал, что тот самый «друг» князя Углицкого дьяк Постник Губин, что ему помогал