Смотря на меня, Данилов извлек из ножен свою тяжелую, армейскую шпагу и ухмыльнулся.
— Кидай! — с задором сказал Данилов, и Смолин подкинул капусту.
Два взмаха, и кочан был нашинкован. Два! Еле уловимых взмаха! Я невольно посмотрел в сторону, где стоял сержант Кашин, с расстояния взирающий на начавшееся представление. Иван Кашин также был впечатлен. Так что это не только я, по незнанию или неопытности в деле фехтовании, поразился мастерству лейтенанта. Данилов и вправду показывал что-то удивительное.
И с ним дуэлировать? А ведь я сам близок к тому, чтобы вызвать гордеца Данилова. Уже и терпения не хватает, чтобы выдерживать недовольную мину лейтенанта.
— Ставь! — радостно сказал Данилов.
Смолин понял его, и на деревянном прутике появилась луковица. Лейтенант отвернулся, закрыл глаза… Резко повернулся и точно срезал самую верхушку овоща своей тяжелой шпагой. При этом луковица, только чуть насаженная на прут, осталась на нем же.
И был в этот момент Данилов каким-то другим. Он словно ребенок веселился. Как дети часто хотят похвалы и внимания от родителей, радостно кричат: «Папа, смотри, как умею!» и делают ну совсем обычный прыжок вперед. Вот только нужно похвалить свое чадо, он же старался, прыгал. Эх… Потерял я свою семью. И похвалил бы Данилова, но как-то неуместно.
— А что, гвардия, так можешь? — сказал уже другой Данилов, с лицом неискренним, а наполненным злобой.
— А стоит? И с чего вы со мной, словно с мужиком говорите? — я решил не смягчать тона.
Во-первых, ну надоело. Каждому терпению приходит конец. Во-вторых, я так не умел, мое мастерство владения шпагой явно не дотягивало до уровня Данилова. И если сейчас, так сказать, не изменить информационную повестку, то придется признаться в отсутствии мастерства. Что подумают? Что гвардеец, который позиционирует себя боевым офицером, не способен что-то показать из своих навыков владения шпагой?
— А вы и есть мужик! — выкрикнул Данилов.
Я спокойно подошел к лейтенанту и коротким апперкотом пробил ему в бороду, отправляя строптивца в нокаут с одного удара.
— Вот так может мужик. А в остальном вы зарвались, сударь. Я ничего плохого вам пока не сделал. Но вы ведете себя, как свинья! — сказал я, спокойно отходя на несколько шагов назад.
Моментально между мной и лежащим в луже Даниловым оказались трое офицеров. Они стеной стали, но лицом ко мне. Наверное, бить с кулака не особо принято? Ну а если сильно хочется? Мне хотелось сильно, и я ударил.
— Дуэль… немедленно! — привстав на локтях, не поворачивая в мою сторону головы, сказал лейтенант.
— Как угодно, сударь! — решительно сказал я.
А в голове уже роились мысли, что я могу такого сделать, чтобы вмиг не быть проколотым, как кусок шашлыка шампуром. И тут только уповать на те ухватки и приемы, удары, что мне известны из будущего. Так что не факт, что сегодня — последний день моей второй жизни.
— Как старший в чине, я прошу вас, господа, извиниться друг перед другом! — потребовал Саватеев.
— Сие вопрос чести… — сказал Данилов, отряхиваясь от грязи. — И его решить нужно.
— Дуэли запрещены. Лишь только по окончанию войны… И тогда уж ваше дело, господа. Нынче же это дело и мое! — настаивал Саватеев. — Али каторга вам более мила, чем служба и честь защищать Отечество наше? Один офицер убитым будет, иной арестован и на каторгу сослан. А кто воевать станет?
Я молчал. Безусловно, ротмистр был прав. Ну какие дуэли, если война идёт? Однако я не мог быть миротворцем. Уже не мог.
— Лейтенант Данилов, есть ли нужда напомнить вам то, как вы тут оказались? — загадками говорил Саватеев, приводя, как оказалось, убийственный аргумент.
— Нет, ваше высокоблагородие! Пойду я, пожалуй, мундир очищу! Дуэль в сей же час, как закончится осада! — сказал Данилов и попрощался со всеми, кроме меня.
В дальнейшем вечер прошел скомкано и даже исполнение «Черного ворона» было пусть и воспринято, как что-то необычное, но не вернуло общение в непринужденное русло.
Следующий день прошел в почти ничегонеделании. Я лишь, как тот полководец, ходил да руками водил. Всё определял, где копать отхожие ямы, как организовывать дежурства, где оборудовать кострище для кипячения воды, а где для приготовления еды. Солдаты выкосили траву в нашем лагере, а также изрядную часть на ближайшем поле, почти до леса. Так что санитарное состояние лагеря стало действительно хорошим исходя из того, что в принципе возможно сделать в таких условиях.
Начался второй день. Я решил, что хватит нам прохлаждаться, если целый день благоустройства можно назвать «прохлаждением». Так что построил своих бойцов и стал определять задачи.
Моя эйфория от нового здорового тела постепенно сходила на нет, — уже понятно, что это самое тело не такое тренированное, как мне бы хотелось. Куда там мне нынешнему до меня в конце Отечественной войны, да и после неё ещё лет так тридцать! Силы мало, растяжки никакой, даже реакция меня не устроила. Думаю быстро, принимаю решения мгновенно, а вот для реализации задуманного требуется непозволительно много времени.
И это надо исправлять.
— Стройсь! — выкрикнул я, когда мои солдаты, недовольные ранней побудкой, как сонные мухи, вышли в одних портках и босиком на воздух.
Ещё и дождик моросил, ветер был порывистый. Лежать бы в палатках да мечтать о женщинах, а я их — на зарядку.
Построились… Пришлось объяснять, что на тренировках я хочу видеть бойцов не в колоннах, как на параде… Объяснил, как именно. И что, началась тренировка? Как бы не так. Боевые построения, как и маршевые, мои солдаты знали. А вот физические упражнения — считай, что и нет. Как можно учить солдат воевать, если они не умеют делать махи руками? Не говорю уже о более сложных упражнениях.
Но вначале всегда тяжело. Надеюсь, что только вначале. Так как битый час мы потратили на то, чтобы я объяснял стойки и порядок выполнения лишь некоторых, базовых для разминки упражнений, которые знает любой школьник в покинутом мной будущем. Даже изнеженные детки двадцать первого века, и те знали, как правильно приседать, делать махи руками и ногами, не говоря уж о тех, кто выпустился из советской школы.
— Могу спросить у вашего благородия, пошто сие нам? Ногами махать да руками? Стойкам, маршировке да ружейным приёмам обучены, но вы ихи не требуйте с нас, — высказался за всех сержант Кашин.
— Силу