– Я подумаю, – с трудом проговорила она, чувствуя, как спазм перехватывает горло.
– Долго не думай. – холодно проронил Савельев.
Стерхова продолжала сидеть с трубкой в руках. В голове пульсировала кровь: Добродеев мертв… Эти слова отдавались болью внутри нее. Еще недавно спорили, обсуждали детали дела. Его замечания, тонкие насмешки, добрый взгляд. И вдруг – Добродеева больше нет.
– Нет… – сказала она вслух.
– Что?.. – спросил Астафьев и застыл в ожидании.
Анна подняла на него потемневший взгляд:
– Вадим убит.
Комнату накрыла тишина, тяжелая, густая, давящая, как черная пелена.
Астафьев растерянно смотрел перед собой.
– Нам не справится с этим делом.
– Перед тем, как Добродеев улетел, я сказала Гедройцу, что по делу Зориной открылись новые обстоятельства… – Анна встала, прошла к вешалке и взяла свой полушубок. – Отвези меня к дому сестры Крамова.
– Зачем? – удивился Иван.
– Отвези.
Подойдя к воротам, Анна постучала в калитку. Негромкий звук разнесся по пустому двору. Ответа не последовало, и она толкнула калитку рукой – та скрипнула и поддалась.
Стерхова зашла во двор и увидела небольшой сельский домик: деревянный, обшитый сайдингом, с узкими окнами с кружевными занавесками внутри. Под ногами поскрипывал снежный наст, двор был чистым, но снег уже намел сугробы по краям дорожки, ведущей к дому.
Анна почти дошла до крыльца, когда входная дверь распахнулась. На пороге стояла полная женщина лет шестидесяти, с аккуратной седой прической и мягкими чертами лица. Она была в переднике и держала в руке полотенце.
– Вам кого?
Стерхова показала ей удостоверение:
– Следователь Стерхова. Могу я с вами поговорить?
Женщина удивленно вскинула брови, но никакой настороженности или недовольства на ее лице не было, скорее – выражение любопытства. Она впустила Стерхову в дом.
– Проходите. Меня зовут Валентина. – Она отступила в глубь прихожей. – На кухне посидим? Чайку хотите?
– Спасибо, не стоит, – отказалась Анна, проходя в просторную кухню с белыми стенами и немногочисленной мебелью. Окно выходило прямо на двор, где виднелся маленький гараж.
Они уселись у окна, за чистым столом, покрытым цветастой скатертью. Валентина сложила руки на коленях в ожидании разговора.
– Валентина, расскажите, пожалуйста, почему вы сюда переехали? – начала Стерхова.
– Когда умерла наша мама, брат Андрей отказался от своей доли наследства. Сказал: «Живите, вам дом нужнее». Вот мы с покойным мужем и решили из Норильска в Северск перебираться. Там тяжело жить, холодно, дети постоянно болели. А тут – дом, огород, чистый воздух, кругом тайга.
– Когда вы переехали? – уточнила Стерхова.
– В восемьдесят девятом году, осенью. Андрей все для нас подготовил: ремонт сделал, и гараж построил. – Она показала на окно. – Хороший гараж, крепкий. Муж потом говорил, что Андрей все делает на совесть.
– Значит, брат вам помогал с переездом?
– Конечно. Андрей тогда сильно о нас заботился. Потом женился и уехал в Красноярск, на повышение. Ну, а мы тут остались. – Валентина моргнула и отвела глаза. – Мужа давно уже нет. Дети разъехались: кто в Томск, кто в Новосибирск.
Анна поднялась с табурета.
– Спасибо. Пожалуй, это все, что я хотела узнать.
– Если что нужно – рада помочь. – Простодушно заметила женщина. – А что случилось-то? Скажете?
– Пока не могу, – ответила Анна. – Всего вам хорошего.
Она застегнула полушубок и вышла из дома. Закрыв за собой калитку, остановилась, чтобы собраться с мыслями. Стемнело, воздух был морозный и свежий.
У машины, опершись на капот, ее ждал Астафьев. Взглянув на Стерхову, он сразу понял, что она не нашла того, что искала. И, все-таки, спросил:
– Ну, что?
– Ничего, – тихо проронила она и села в машину. – Отвези меня в гостиницу, а сам поезжай домой.
Стерхова поднялась на крыльцо гостиницы и ее рука уже потянулась к дверной ручке, когда дверь открылась и на пороге появились двое мужчин – те, кого два дня назад она заметила у стойки администратора.
Один чуть заметно дернулся, другой отступил в сторону. Оба, как по команде, разошлись в разные стороны, пропуская Стерхову в вестибюль.
Неприятный холодок пробежал у нее по спине. Слишком правильно, слишком ловко они разошлись – как будто отрепетировали.
Эта встреча добавила головной боли – в прямом и переносном смысле.
Захлопнув за собой дверь номера, Анна бросила сумку, выпила таблетку анальгина и рухнула на кровать.
– Все обдумаю потом, – пробормотала она. – Сейчас нужно просто прийти в себя.
Но прийти в себя ей не дали.
Дверь грохотом распахнулась, как будто от удара ногой. Анна резко вскочила, от испуга сердце колотилось так сильно, что отдавало в горло.
В комнату мощно ворвался Крамов. Лицо сенатора было перекошено от ярости, глаза налились кровью, всегда безупречно уложенные волосы растрепались, придавая ему вид безумца.
– Ты не закрыла дверь! – рявкнул он и, сжав кулаки, шагнул вперед, сокращая расстояние между ними до предела. – Какое право ты имела являться к моей сестре?!
Несмотря на внутреннюю дрожь, Стерхова смотрела ему в глаза. Голос прозвучал спокойно и ровно.
– Я выполняла свою работу, Андрей Львович. И на «ты» мы с вами не переходили.
Крамов вздрогнул от этих слов, но тут же подался вперед и замер, нависая над ней:
– Какая к черту работа! В Северске ты занимаешься хренью! – Его голос сорвался на визг. – Суешь свой нос в чужие дела! Кто тебя звал?!
– Не вам указывать, что мне делать, – все так же спокойно ответила Стерхова.
Крамов побагровел, сжал кулаки так, что хрустнули суставы:
– Я тебя уничтожу, – процедил он сквозь зубы, – мелкая наглая выскочка…
Анна отступила на шаг, но не из страха, а чтобы пройти к двери и распахнуть ее настежь.
– Вали отсюда, придурок.
Они молча смотрели друг на друга. Крамов явно не ожидал такого отпора. Он вдруг замахнулся, но не ударил, а выскочил из номера, громко захлопнув дверь.
Анна села на край кровати и упала, уткнувшись лицом в подушку.
Глава 29
Голову вниз!
Время словно остановилось. Ощущение, что ничего не происходит и никогда не произойдет, не отпускало Анну весь день. С исчезновением Сизова оборвалась последняя нить, дававшая надежду на раскрытие хотя бы одного дела – убийства москвичей. Прямых доказательств не было, а на косвенных далеко не уедешь.
Известий об убийцах Добродеева тоже не было, и похоже, не будет – Савельев оказался прав. Стерхову охватила полная безнадега.
Астафьев тоже потерял интерес к раскрытию дел. В тот день, отлучившись домой, он вернулся в отдел для того, чтобы отвезти Анну Стерхову в библиотеку на встречу с читателями.
Усевшись в машину, она посмотрела на Ивана, и он показался ей озадаченным.
По дороге в библиотеку Астафьев заговорил:
– Тут вот какое дело… Жена послала меня за хлебом. В магазине встретил свою школьную учительницу. Она до школы работала в ПТУ. Вспомнили про Зорину, разговорились. В поселке все уже знают, что мы зацепились за это дело. И вот она рассказала мне странную штуку…
– Какую?
– Елена Петровна, так зовут учительницу, когда была молодой – преподавала в ПТУ и жила в общежитии. За день до того, как пропала Зорина, она заходила к ней в комнату.
– Ну-ну…
– Вошла, как девчонка к девчонке без стука и застала такую картину…
– Ну-ну! Говори.
– Зорина сидела за столом с ручкой в руках и что-то писала. Рядом стоял Крамов и отчитывал ее. Елена Петровна смутилась, хотела выйти, но Крамов сказал, что уже уходит и, что они обсуждали комсомольские дела.
– Крамов был первым секретарем райкома комсомола, это не удивительно. – Заметила Анна и вдруг осеклась, как будто что-то поняла.
Она в изумлении посмотрела на Ивана. Перед глазами возникла картина: растерянная Зорина и Крамов, чье присутствие в общежитии было по меньшей мере неуместным.
– Елена Петровна не рассказала, почему она почувствовала себя лишней? – спросила Анна.
– Нет, не сказала, – ответил Астафьев. – Тогда она поверила в то, что сказал Крамов. Но сейчас думает, что все было совсем не так.
– В каком смысле?
– Она уверена, что между ними была симпатия.
– Симпатия – безобидное чувство. – Заметила Анна. – И если ты считаешь, что Крамов может оказаться тем негодяем, о котором писала Лаврентьева, то симпатия на такое не потянет.
– Может и так… – согласился Иван. – Зорина была красивая и нравилась мужчинам. Во всяком случае так говорит