Недавно в Мангиртуй провели телефонную линию, и Михаил часто звонил Яковлеву, спрашивал совета то по одному, то по другому вопросу. Иногда Дмитрий Давидович сердился:
– Кто председатель, ты или я? Решай сам, не забивай другим голову пустяками.
Но чаще всего, выслушав, коротко, не размазывая, излагал свое мнение. Больше от него ничего и не требовалось. В случае чего – я же с вами, товарищ Яковлев, советовался, вы сказали… Маленькая эта хитрость избавляла его от многих неприятностей. У соседей-бурят дела шли нельзя сказать что лучше, во всяком случае не хуже, но чуть ли не на каждом совещании Сергею Дашиевичу мылили шею.
В этот раз, возвратившись вечером с полевого стана, Михаил сразу же взялся за телефонную трубку. На работе Яковлева не оказалось. Поколебавшись, позвонил ему на квартиру. Ответила Христя.
– Здравствуй. Твой дома?
– Умывается. Подожди.
– Ты узнала меня?
– Узнала… Как живете-то?
– Кто как умеет, кто как сумеет. И кто как изловчится. – И не удержался, легонько уколол: – Но таких ловких, как ты, не осталось.
Она засмеялась:
– Почему в гости не заходишь?
– Раньше надо было звать…
– Хорошая мысля приходит опосля, – со смешком ответила она. – Сейчас передам трубку. Передай привет своей Лукерье… – Не оставила-таки без ответа его укол, чертова баба.
В трубке послышался голос Дмитрия Давыдовича:
– Слушаю…
– Я очень извиняюся…
– Давай без этого, – оборвал его Яковлев. – Что у вас?
– Доложить хотел. К посевной у нас все готово. Осталось доделать кое-какие мелочи…
– Значит, не готовы. Знаю я эти мелочи!
– Все будет как надо. Когда сев-то начнем?
– Сообщим, – видимо, Яковлев был не в духе, говорил отрывисто, недовольным голосом.
– Я тут прикинул, Дмитрий Давыдович… Думаю, в этом году сможем отсеяться первыми в районе.
– Вы уверены?
– Зря зачем буду говорить! Мы в прошлом году вторыми были. А уж нынче не подкачаем.
Яковлев долго молчал. У Михаила даже появилось опасение, не отключился ли телефон… Когда он заговорил, голос его заметно смягчился:
– Считаю, вам надо принять обязательство. Опубликуем его в газете. Это будет хорошим примером для других. Но если вы, Михаил Семенович, слова не сдержите – голову снимем!
– Не подведем, Дмитрий Давыдович. Только вы укажите, чтобы запчасти и все такое прочее для техники нам давали в первую очередь.
– Сразу торговаться!
– Так ведь без вашего указания подведут, а голову – с меня.
– Хорошо. Будет указание.
Михаил прикрыл трубку рукой, с облегчением перевел дух. Теперь все будет в порядке. При помощи этого указания он из директора не только запчасти – душу вытряхнет. Стало быть, техника простаивать не будет…
– У вас все? – спросил Яковлев.
– Все, Дмитрий Давыдович! – едва скрывая радость, сказал он.
– Я хотел бы обратить ваше внимание – еще раз! – на укрепление порядка и дисциплины. И особенно на отношение к колхозной собственности.
– Да у нас вроде бы…
– Вы слушайте! Что вроде бы? Уж не хотите ли вы сказать, что у вас все благополучно? Поскотину в прошлом году сколько времени городили – где она? На дрова растащили. Кто наказан?
– Тут такое дело… – Михаил замолчал. Что скажешь, растащили, извели на дрова поскотину. Кто таскал? Да чуть ли не все понемногу. Вышли дрова – не замерзать же. Как тут наказывать? Кого? – Словом, учтем, Дмитрий Давыдович…
– Плохо учитываете, Михаил Семенович! До того дошли, что свое с колхозным запросто путают. На молочной ферме все, кто там работает, пьют молоко вволю. На такую мелочь никто не обращает внимания. Ну, выпьет человек в день литр – велик ли урон? А вы подсчитайте, в году триста шестьдесят пять дней. Помножьте это на двадцать-тридцать человек. Видите, во что выливается эта мелочь? За такие мелочи под суд отдавать надо! И не только из-за материального ущерба. Такие действия наносят нам огромный моральный урон. Со всем этим поведем беспощадную и всестороннюю борьбу. К вам на днях приедет работник прокуратуры для разъяснительной работы…
– Почему к нам-то? – тревожась, спросил Михаил.
– Не только к вам. Я хотел предупредить вот о чем. Постарайтесь использовать его как следует. Провези его по фермам, полевым станам. Беседами надо охватить как можно больше людей.
– Понял. Сделаю.
Повесив трубку, хмыкнул. Самое время ему сейчас раскатывать с прокурорским лектором. Сколько дней промытаришься с ним? Но раз надо… А кажись, надо-таки. В самом деле, обессовестились люди. И ничего не скажи. Может быть, прокурорский работник устыдит и страху нагонит. Потом и требовать будет сподручнее. Слышали, что было говорено? Ну и не прите пупом на меня.
Работник прокуратуры оказался совсем молодым, чернявым очкариком. Язык подвешен – дай бог любому. И настырный – спасу нет. Давай ему для беседы местные примеры. Кто, когда, за какие хищения привлекался?
– Никто не привлекался. Может, раньше, а при мне – нет.
Чернявый на месте не усидел.
– Быть того не может! У вас что, сплошь бессребреники-ангелы?
– Какое там ангелы!..
– Ага! – возликовал он. – Следовательно, налицо попустительство. Ну что же, обойдемся и без ваших примеров. Только вам это хорошей службы не сослужит.
Чтобы отвязаться, сказал ему про разворованную поскотину. И зря сделал. Тряс он эту поскотину на каждой беседе. Надоел. Люди слушали молча, молча и расходились. Только на ферме разгорелся спор. И опять же из-за этой поскотины, будь она неладна. Затеяла его тетка Фетинья:
– Ты чего это, сынок, частишь-то – преступники да преступники, судить да садить. Кто преступники, кого садить наладился?
– То есть как это – кого? Тех, кто воровал.
– Ну, вот я три-четыре жердины унесла. Меня судить?
– А как вы думали? Почему закон, карая одних, должен обходить других, в данном случае вас?
– Экий ты вострячок! Ты спроси сперва, почему я, уработавшись за день до потемнения в глазах, тащусь к этой поскотине и на себе волоку эти жерди? Да потому, что печка у меня не топлена, дети не накормлены, по избе гуляет морозец.
– В этом случае надо свой, а не колхозный забор разбирать.
– Бедненький, и очки носишь, а видишь плохо. Свои-то заборы давным-давно посжигали.
– Посягательство на общественную собственность не может быть оправдано ничем.
– Да кто перед тобой оправдывается? Поди ты! Суди тех, кто нас доводит до этого!
Бабы, известно, что бараны, куда одна – туда и все. Зашумели, заговорили наперебой доярки, посыпались жалобы.
После этой беседы чернявый попер на Михаила: