— Я не потратил из нашего контейнера ни одной монеты, — произнес он тоном преподавателя, объясняющего очевидные вещи нерадивому студенту. — Те бриллиантовые империалы, которые господин Наливайко… позаимствовал из хранилища на «Кронштадте», остаются в неприкосновенности. Более того, строительство дворца нашему бюджету вообще ничего не стоит.
— То есть как это — ничего не стоит? — я нахмурился. — Дворец из воздуха материализуется? Или у вас там работают добровольцы-энтузиасты?
— Почти угадали с добровольцами, — легкая улыбка тронула губы Густава Адольфовича. — Строительные принтеры, материалы, энергоснабжение, даже рабочая сила — все предоставлено местными корпорациями. «Суражский горнопромышленный комплекс», «Орбитальные верфи Сомова», «Энергетический консорциум» — все крупнейшие компании системы сочли за честь внести свой вклад в строительство резиденции законного императора.
— Вот как? — я скрестил руки на груди. — И вы не видите в этом проблемы? Бизнесмены просто так, от чистого сердца, решили подарить императору дворец? Густав Адольфович, вы же не вчера родились. Бесплатный сыр бывает только в мышеловке.
— Разумеется, их мотивы не полностью альтруистичны, — согласился Гинце. — Но в данный момент наши интересы совпадают. Они демонстрируют лояльность новой власти, мы получаем необходимую инфраструктуру без затрат из казны. Взаимовыгодное сотрудничество.
— Взаимовыгодное? — я шагнул ближе к профессору. — А что будет потом? Когда эти благодетели придут за ответными услугами? Вы же понимаете — если мы сейчас возводим императорский дворец на частные деньги, потом Ивана Константиновича обвинят в связях с олигархатом, в коррупции, в продажности власти. Вы создаете прецедент, который аукнется через годы!
На лице Гинце появилось выражение обиды — настолько искреннее, что на мгновение я засомневался. Брови сдвинулись к переносице, уголки губ опустились, в глазах появился укор.
— Александр Иванович, я действительно не понимаю источник вашей агрессии. Мы же старые друзья, соратники, прошли через столько испытаний вместе. Неужели вы думаете, что я способен навредить Его Величеству? Что я не просчитал все риски? Я же не враг вам, не враг императору…
Игра была превосходной. Если бы я не знал о нейрочипе, если бы не наблюдал метаморфозу профессора последние недели, может, и поверил бы. Но сейчас это выглядело как попытка сложной машины имитировать человеческие эмоции — технически безупречно, но без той искренности, которая отличает настоящие чувства от их симуляции.
— Прекратите этот спектакль, — я поморщился, словно от зубной боли. — Густав Адольфович, мы оба знаем, что после установки чипа вы изменились. Кардинально изменились. Так что давайте без этих… эмоциональных манипуляций. У нас нет времени на игры.
Обиженное выражение исчезло с лица профессора мгновенно, словно кто-то щелкнул выключателем. Никакого перехода, никакой постепенности — просто в одну секунду обида, в следующую — нейтральность.
— Как вам будет угодно, — сухо произнес Гинце. — Перейдем к делу. Что именно вас привело ко мне, Александр Иванович?
— А вы не догадываетесь? — я внимательно следил за его реакцией. — Час назад на военном совете император принял решение, которое может стоить нам всем жизни. И я хочу знать — чья это была идея.
— Решение? — в голосе профессора появилось любопытство. — Какое решение? Я не в курсе деталей совета.
— Лучше ответьте прямо: зачем вы посоветовали императору не назначать главнокомандующего?
Эффект превзошел все мои ожидания. Глаза Гинце расширились, рот приоткрылся, очки съехали на кончик носа — картина полного и абсолютного изумления.
— Что? О чем вы говорите? Главнокомандующего? Александр Иванович, я понятия не имею, о чем речь!
Я коротко, но емко пересказал события последних часов. Как мои наблюдатели засекли три точки входа в систему. Как мы собрались на экстренный совет у императора. Споры адмиралов о стратегии обороны, мое предложение о назначении единого командующего. И наконец — шокирующее решение восьмилетнего императора оставить все как есть, без изменений в командной структуре.
С каждым моим словом изумление на лице профессора становилось все более явным. Когда я упомянул о трех вражеских эскадрах, он вообще схватился за край стола, словно почва ушла у него из-под ног.
— Три флота? И они будут здесь через… через сколько?
— Девять часов и семнадцать минут, — машинально уточнил я, скосив взгляд на таймер. — Может, чуть больше, если выберут окольные маршруты. Но не намного. Ну, и вероятно не все сюда прибудут, а только один из них…
— Боже мой… — Гинце снял очки и принялся протирать их с такой силой, что я испугался за целостность линз. — И вы думаете, что я посоветовал Его Величеству отказаться от назначения главнокомандующего? В такой-то ситуации?
— А кто еще? — я не сводил с него взгляда. — Вы на сегодняшний момент — ближайший советник императора. Мальчик прислушивается к вам больше, чем к кому-либо другому. Если не вы, то кто?
Гинце посмотрел мне прямо в глаза. И тут произошло нечто совершенно неожиданное — профессор поднял правую руку и перекрестился. Медленно, истово, как делают глубоко верующие люди.
— Клянусь вам, Александр Иванович! Клянусь Господом Богом, наукой, памятью о нашей дружбе — я не только не советовал такого Его Величеству, я вообще не знал ни о совете, ни тем более о вражеских флотах! Это известие для меня такой же шок, как и для вас!
Я молча смотрел на профессора. Гинце, убежденный атеист и материалист, человек, который всю жизнь верил только в науку и логику, крестится и клянется