– Помнишь, мамочка, когда мы в последний раз возвращались из Варшавы, нас на станции папа встречал?
– Помню, Зося.
– Кто-то нас встретит сегодня?..
– За нами Анджей приедет на лошадях.
Голос девочки показался Антосю знакомым. Он приоткрыл глаза. Но Зося смущённо отвернулась: она думала, он спит.
«В трауре… Значит, умер кто-то из близких», – решил Антось и вспомнил бабушку.
Мама девочки несколько раз взглянула на него, словно хотела спросить о чём-то, но промолчала. И Антось был ей за это благодарен. Он заранее знал, о чём в таких случаях спрашивают взрослые. «Куда едешь? К кому? Почему один? Сколько тебе лет? В каком классе учишься?» Ну и тому подобное. О себе, небось, ничего не рассказывают, а детей выспрашивать считается в порядке вещей.
– Ложись, Зося, пока свободное место не занято.
– А ты, мамочка?
– Я посижу. А тебе надо прилечь, ты ещё не совсем поправилась.
– Устраивайтесь на моей полке, – сказал Антось и встал. – Я выйду в коридор.
– Что вы, не надо! – остановила его Зосина мама и улыбнулась. Зося тоже улыбнулась. Улыбка у неё была дружелюбная, приветливая.
«Как они похожи!» – отметил про себя Антось.
Зосина мама, вынув из чемодана подушечку и плед, уложила дочку.
Лежит сирота вся в чёрном, в лице ни кровинки.
«Почему я недолюбливал девчонок, всегда к ним приставал? – пришло ему в голову. – Они ведь не дерутся. И учатся лучше мальчишек. И тетрадки у них аккуратные. Когда они играли во дворе, я дразнил их. Помню, они понатыкали палочек в песок – это у них был садик, а я затоптал его. Стоило им запеть, как я нарочно начинал мяукать. Забавно, конечно, когда ревут от злости. Но злились ведь далеко не все. Некоторые посмотрят с укором и отойдут в сторону. Толкал их, за косы дёргал… Вроде бы шутя, а они – в слёзы. Сколько глупостей я наделал просто так, не подумав!»
Антось стоял у окна, смотрел на летящие искры. Они проплывали золотыми рыбками, извивались огненными змейками, сыпались звёздочками. А вдали чёрной стеной высился лес. Паровоз свистнул. Зося заворочалась во сне.
– Спи, деточка, спи! – тихо, ласково сказала её мама.
Антось вспомнил дом, родителей. Потом своего двойника. «Папа с мамой даже не подозревают, что это не их сын. А настоящий уезжает от них всё дальше и дальше. И кто знает: может, навсегда? Вдруг он лишится своей тайной силы, его арестуют и бросят в тюрьму?»
Антось смотрел на проплывавшие за окном тёмные поля и подумал, что давно ни с кем не разговаривал. «Наверно, волшебники очень одиноки», – пришло ему в голову, и неожиданно для себя он обернулся и спросил:
– Вы тоже в Париж едете?
И покраснел от смущения: выходило, будто они знакомы.
В дороге люди легко сходятся. Тем более он уже знал, как зовут девочку и что у неё умер отец, а встречать их приедет Анджей. Но знакомы-то они всё-таки не были, и женщина могла счесть его попросту невежей и промолчать. Но этого не произошло.
– Нет, мы едем к себе домой, в деревню, – без тени высокомерия ответила она. – Мне хотелось, чтобы Зося поступила в школу в Варшаве, но случилось так, что мы оказались на Театральной площади в тот день, когда происходили беспорядки. Зося страшно испугалась. Ей было жалко собак – она их очень любит. Конечно, заболела она, может, и не из-за этого. Но я подумала: дома ей будет лучше. Варшава – большой город, на каждом шагу там подстерегают опасности, несчастные случаи, мошенники, хулиганы, да мало ли что…
Она замолчала, словно размышляя, правильно ли поступила, забрав Зосю из Варшавы.
«Разговаривает, как с равным, без обидной снисходительности», – отметил Антось с признательностью.
– Конечно, в школе у неё были бы подруги, и вообще в городе жить интересней, не то что в нашей глуши. Одной ей будет тоскливо. Вот будь у неё сестра или брат…
Антось вдруг решил поехать к ним в деревню. В самом деле, что ему делать в Париже? К тому же он смертельно устал.
Он то засыпал под перестук колёс, то просыпался и думал, под каким бы предлогом напроситься к ним в гости?..
Между тем начало светать.
Зося проснулась – и сразу к окну. Антось – тоже.
– Мама, смотри, солнышко взошло! Ах, какой красивый вереск! Так и хочется сорвать, – сказала она и высунула в окно руку, будто за цветами.
– Осторожно, Зося! Давай-ка завтракать. Держи стакан!
Другой она протянула Антосю. Дала им по булке с маслом и налила молока. И всё это с доброй, ласковой улыбкой, словно они век знакомы.
Когда они позавтракали, на столике откуда ни возьмись – букет вереска. Зося даже ахнула от удивления.
– Как это я раньше не заметила! Наверно, кто-то забыл. Надо проводнику отдать.
– Зачем? Это самые обыкновенные цветы, какие повсюду растут.
– Обыкновенные, говоришь? Нет, этот букет – волшебный!
– Ну, бери свой волшебный букет, нам сейчас выходить. До свидания! Счастливого пути! – кивнула Зосина мама Антосю и взяла чемодан.
– Мне тоже здесь выходить, – не совсем уверенно сказал Антось.
– Вот и хорошо. А я-то думала, на нашей захолустной станции никто, кроме нас, не выходит, Посмотри-ка, Зося, приехал ли Анджей. А теперь бери корзинку и выходи поскорей. Поезд стоит всего две минуты.
– Давайте я помогу, – предложил Антось.
– Не надо. Чемодан очень тяжёлый.
– Ерунда!
Антось взял чемодан в правую руку, корзинку – в левую и понёс, будто они ничего не весят.
– Ты, оказывается, очень сильный, – заметила Зосина мама. – А вот и Анджей! Сюда, сюда, пожалуйста. А вам… а тебе… в какую сторону? Можем подвезти, если по пути.
Так безо всякого волшебства сбылось его желание. Ведь букет вереска и то, с какой лёгкостью поднял он тяжеленный чемодан да ещё корзинку в придачу, – такая мелочь, что и волшебством не назовёшь.
Лошади тронулись, и скоро бричка подъехала к дому.
Перед домом – клумба с астрами. Крыльцо увито диким виноградом. «Как у дедушки», – подумалось Антосю.
Переночевать ему предложили в кабинете покойного хозяина. Он с благодарностью согласился. И только тогда спросили, как его зовут. Но больше ни о чём не спрашивали.
Сразу по приезде они побежали с Зосей во двор. Она повела его в курятник, на пасеку, показала голубятню, малинник, собак – словом, всё хозяйство. И объясняла толково, неторопливо, не то что взрослые, которые вечно куда-то спешат. А главное, в тоне её не было ничего обидного: что вот, мол, такой