Инна вышла, подошла ближе.
Я вернулся к машине, завёлся и мы поехали дальше, молча, среди звенящей тишины осеннего леса. Ощущение, что за нами всё ещё следят, не отпускало. Но больше ни одного звука, ни одной машины. Только мы и дорога, уходящая вглубь предгорий. Через километр я остановился и заглушил двигатель.
— Это ненормально. Либо они свернули, либо… — Она не договорила.
Я кивнул. — Либо они не совсем «они». Поехали дальше. Медленно, но не останавливаясь.
Мы тронулись снова. Я не торопился, глядя по сторонам и прислушиваясь к каждому шороху. До трассы было ещё километров десять, но сердце стучало как задняя подвеска моей машины полчаса назад.
Что это было — проверка? Демонстрация? Или предупреждение? Я не знал. Но теперь было ясно: они здесь не случайно. И похоже, что кто-то, начал свою игру.
* * *
Когда мы снова выехали к трассе, солнце уже начало опускаться к горизонту, рассыпая по горам тёплое золотисто-оранжевое сияние. Инна молчала, только пальцы на дверной ручке дрожали слегка. Я чувствовал, как в ней борются усталость, напряжение и всё ещё не угасший адреналин от погони.
— Ну и денёк, — наконец выдохнул я, глядя в зеркало. — Похоже, оторвались.
— Ты сам это видел? — Инна обернулась ко мне. — Её как будто поглотила стена. Я видела, как она шла за нами, потом один поворот — и пусто. Ни скрежета, ни звука, ничего.
— Это не первое странное исчезновение на моей памяти, — пробормотал я, — но всё равно мурашки по коже.
Дальше ехали молча. Сердце всё ещё держало след прежнего напряжения, но с каждой минутой становилось спокойнее. К тому времени, как мы проехали Алахадзы, ветер сменился на ровный и ласковый, дышалось легко — море было близко. Инна включила магнитолу, и в салоне зазвучала старая, но удивительно уместная вещь — «Осенний вальс» в оркестровке. Я краем глаза заметил, как она улыбается, впервые за весь день.
Когда свернули с главной трассы на узкую дорожку, ведущую в Пицунду, солнце уже начинало падать за горизонт. Морской воздух ударил в лицо едва мы приоткрыли окна: терпкий, сосново-солёный, обалденный. Вдоль дороги росла реликтовая сосновая роща, деревья стояли прямо как шеренга гвардейцев, и лениво шуршала листвой под лёгким ветром.
— Вот она, — сказал я, притормозив у указателя. — Пицунда. Маленькая, но гордая страна солнца и сосен.
— Красиво. Даже слишком, — задумчиво протянула Инна. — Как будто природа тут застывает во времени.
Мы остановились у прибрежной линии, где выстроились семь высоких пансионатов. Я провёл пальцем по списку на указателе: «Маяк», «Амзара», «Амра», «Колхида», «Золотое руно», «Бзыбь» и «Апсны».
— «Амра», — решительно сказала Инна. — Звучит, как что-то благородное. Мне нравится.
— «Амра» так «Амра», — пожал я плечами. — Главное — чтобы был вид на море и приличный ремонт и обслуживание.
В холле пансионата царил полуотдыхающий хаос. Кто-то с чемоданами, кто-то с детьми, кто-то явно уже после первой рюмки. Я подошёл к стойке, отодвинув слегка стопку буклетов, и обратился к администратору — пожилому мужчине с глазами, уставшими от всего на свете.
— Добрый вечер. Нам бы номер на двоих. Желательно с видом на море. Можно «Люкс», но уютный.
Он поднял глаза, окинул нас взглядом: я — в куртке с пылью серпантина, Инна — в джинсах, волосы стянуты в хвост, но глаза яркие.
— У нас всё занято, — проговорил он устало. — Только раздельные одноместные остались. К бархатному сезону всё, считайте, разобрано под групповые заезды.
Я понимающе кивнул, не отходя. Потом, словно невзначай, достал бумажник, вложил в паспорт аккуратно сложенные путевки и четвертак.
— Всё понимаю, — сказал я спокойно. — Может, что-нибудь для уставших путников всё же найдётся?
Он не стал говорить ни слова, просто взял паспорт, заглянул в книгу и через пару минут протянул ключ.
— Двенадцатый этаж, номер 1205. Балкон на юг, море видно. Надеюсь вам понравится.
— Благодарю, — я кивнул, забирая ключ.
Лифт медленно, со скрипом поднял нас вверх, и, когда я отпер дверь, нас встретил номер, в котором пахло морем, деревом и чем-то давно забытым из детства. Просторная комната, окно от стены до стены, за которым — сосны, а за ними — синеющее море. На горизонте солнце скользило вниз, окрашивая воду в оранжево-розовые тона.
— Вот это я понимаю, — сказала Инна, скинув те самые туфли. — Ради такого и стоило трое суток глотать пыль Кавказа.
Мы спустились в столовую, не сильно отличающуюся от ресторана, где нас на удивление хорошо накормили: горячая кукурузная каша с маслом, рыба на углях, салат с черноморскими томатами. Заказали чай с мёдом и лимоном — простое, но родное. Сидели у окна, глядя, как медленно гаснет день.
— Знаешь, — сказала Инна, наклоняясь ко мне, — мне здесь нравится. После всего… этой погони, этих дорог, дыма и тревоги — здесь всё кажется таким надежным и уютным.
— Согласен, — ответил я.
После ужина мы вышли на набережную. Шорох сосен сопровождал нас, как тень. Море тихо плескалось у берега. В небе появились первые звёзды, неяркие, но чистые. Вдали кто-то играл на гитаре — старую абхазскую мелодию, тянущуюся, как сама ночь.
Мы шли медленно, молча. Просто впитывая в себя всё: ветер, запах сосен, тёплую руку рядом.
И в какой-то момент я понял — вот оно. Спокойствие. Впервые за долгие месяцы. Но где-то внутри — глубоко, на уровне инстинкта — ощущение, что оно ненадолго. Потому что те, кто ищет нас, наверняка не дремлют.
* * *
Вечер над Пицундой опустился неожиданно мягко, как фланелевое одеяло, запахнувшееся вокруг нас после долгого, утомительного, но всё же захватывающего пути. Мы с Инной неспешно вернулись в номер, разговаривая о деталях прогулки, запахе хвои, соли и лёгкой печали, которая приходит вместе с осенним бризом.
— Костя, знаешь, я совсем не думала, что юг осенью может быть таким… — Инна замялась, подбирая слово, — волшебным. И почти безлюдным.
— Вот почему я и настаивал на бархатном сезоне, — я подмигнул ей и снял куртку, — никакой суеты, шумных соседей, песен под гитару до рассвета и толп на пляже. Только мы и море. И редкие остатки цивилизации.
Глава 22
Она села на край