Служебное сообщение застало меня как раз за чтением квазифилософских излияний Шумера.
«Вам навстречу движется Призрак. Он проводит вас до нужного места».
Чёрт! Меня будет сопровождать Призрак! Ах, как жаль, что Цикада в силу свойственной ему осторожности не описал своего товарища. Того самого, автора эксклюзивной теории солнцеполитики! Как же я узнаю его? Адресованное мне сообщение не содержало описания проводника. Подразумевалось, что Призрак узнает меня сам. Но как? Он должен искать человека в священническом облачении, в то время как я теперь походил на обычного бродягу из серой зоны. Меня можно было принять и за дезертира, и за беглеца, спасающегося из плена, и за мародёра. Да чёрт ещё знает за кого!
* * *
Я не испугался. Под его ногой не хрустнула ветка. Он не окликал меня. Его сигарета не чадила дымом. Он не сделал предупредительного выстрела в воздух. Я просто почувствовал его присутствие. Так спящий человек чувствует наступление утра.
Мгновение, и вот он уже сидит рядом со мной на дне небольшой и неглубокой воронки. Над нашими головами покосившийся частокол стволов да клок белого тумана вместо неба. Под нашими ногами антрацитовое зеркало лужи, в котором отражаются и туман, и деревья, и мы сами. Оба мы поджимаем ноги — не очень-то хочется мочить обувь. Я сижу, привалившись спиной к стенке воронки. Под моими коленями пластиковая тара с едой и питьём. В моих руках приведённое к бою оружие. Призрак посматривает на оружие без страха, словно и вправду бессмертный.
— По вашему лицу сразу угадаешь москвича, — тихо произносит он.
— Неужели? Жаль!
— Вы не еврей, нет.
— Кто же?
— Скорее, обрусевший армянин. Возможно, наполовину русский. Вы любите Москву, но Вена тоже красивый город. Вам нравятся венские пирожные? Лучшие пуншкрапфены я пробовал в «Meierei»…
— Призрак?
Его улыбка печальна и строга.
— Почему именно Призрак?
— Вы явились так внезапно. Я не слышал шагов. Не понимаю, с какой стороны вы явились. Материализовались из тумана?
Мы оба, как по команде, огляделись по сторонам. Хлопья тумана плыли между чёрных стволов, образуя призрачные фигуры. Вероятно, одной из них был Призрак — высокий сутулый старик в светлом плаще, кепке, высоких сапогах и с мятым потрёпанным портфелем под мышкой.
— Так точно. Материализовался, — проговорил он. — Многие называют меня Призраком. Но моя фамилия Ольшанский, — он приподнял над головой кепку жестом старомодной вежливости. — А вот вы…
Старик внимательно оглядел меня, очевидно в поисках моих опознавательных знаков, которыми являлись пасторские кресты. Один из них, нагрудный, я спрятал в карман. Другой зачем-то всё ещё носил на пальце.
— Бродяга серой зоны — дезертир, беглый пленник, мародёр. Так я думал о себе перед вашим… явлением. Но теперь только понял, кто я на самом деле…
— Кто же?
— Расстрига.
— Правильно. Расстрига… — он удовлетворённо кивнул, услышав условленное слово. — Нам надо пройти около двадцати километров по пересечённой местности. Лучше проделать этот путь до темноты. Сейчас десять часов. В семнадцать стемнеет. Мы успеем.
И он с поражающей лёгкостью полез наверх из нашего временного убежища.
* * *
— Сколько же всего километров вы прошли таким образом? — спросил старик.
Я лишь пожал плечами.
— В пути я шестые сутки. А километры… Я их не считал… «Серая зона». Она показалась мне бесконечной.
— Вы заблудились. Я половину дня потратил на поиски. Будь на моём месте иной человек — не нашел бы вас никогда. Но я половину жизни провёл в этих местах. Мне здесь знакома каждая лесополоса.
— На моём пути я не раз встречал странных провожатых, — проговорил я, как бы невзначай. — Припоминаю пафосное кафе на краю Пратера.
Старик живо откликается:
— Австрия? Вена? Первый раз мне довелось побывать там в 1947 году.
Прикидываю его возраст. Нет, воевать в Великую Отечественную он никак не мог. В таком случае…
— Воевал мой отец. Дошёл до Праги, а потом некоторое время работал в Вене. Наша семья прожила там около пяти, кажется, лет. Там родилась моя младшая сестра. Пратер не всегда был парком развлечений. В 1947-м Пратер больше походил на ландшафтный парк, а на стенах зданий в центре города красовались огромные портреты Ильича и пятиконечные звёзды. Мой отец был культурным человеком. Работал в диппредставительстве водителем.
— А вы?
— Я? — он помедлил, прежде чем продолжить. — Я много лет проработал в этих местах учителем.
— Естествознание? Химия? Биология?
— А почему вы спрашиваете?
— Местные говорят на суржике, а вы…
— …а я не только на суржике. Немецкий, английский, китайский. Когда-нибудь Россия станет тылом Китая. Надёжным тылом.
— А ваша сестра?
— Сестра?
— Ну та, что родилась в Вене.
— Ах, это! Её нет. Умерла.
Старик внезапно свернул в сторону, зашагал быстрее меж зарослей посеревшего бурьяна. Стёжки не было видно, и казалось, будто он парит по-над высокой, побитой заморозком травой. Над бурьяном возвышалась обгоревшая башня какой-то постройки. Эдакий монумент в стиле decadence над бурьяном, торчащими скелетами тополей и грудами воняющего щебня, в который превратились дома человеческого поселения, обступавшие обгорелую постройку. Очевидно, артиллерия била и по башне, но превратить её в груду мусора так и не удалось.
Я опешил. Буквально остолбенел. Если только в этой высокой постройке уцелели стропила, то там может прятаться снайпер.
Старик обернулся, поманил меня рукой.
— Ну что же вы?
— Снайпер…
В улыбке старика мне почудилась ирония. Дескать, такой большой дядя и в полном расцвете сил, а боится подобной ерунды.
— Это церковь Великомученицы Варвары. От неё не может быть греха и большой беды. Храм несколько раз горел. Всё внутри выгорело.
Он снова пошагал, и мне пришлось следовать за ним по лабиринту руин. Двигаясь по ломаной кривой, старик прокладывал сложный маршрут, часто возвращаясь вспять, но всё же я скоро понял: целью его является, без сомнения, именно церковь Великомученицы Варвары. Вспоминался Ремарк. Его описания разнесённых бомбовыми разрывами домов и странной жизни среди руин. Я ожидал увидеть трупы. Вероятно, изуродованные, но, сколько ни всматривался, не заметил ни одного. Нет, Ремарк не годится. Это совсем иная война.
Через несколько минут мы вышли к ограде кладбища. Война пощадила могилы, не пощадив стоящие над ними тополя. Обугленные, изломанные, они торчали над крестами и оградами, напоминая восставшие из земли скелеты.
— Восставшие из ада… — пробормотал я.
Старик шёл по узким стёжкам, с моложавой лёгкостью перешагивая через груды хлама. Я следовал за ним, как цыплёнок следует за квочкой.
Скоро он остановился