Таким образом, два героя существуют по-разному даже на уровне рассказчиков: «Внешний я» – и «Внутренний я».
«Что делать с этим в русском языке?» – ужасался я и старался сохранить хотя бы принципиальную разницу интонаций этих друзей-антиподов, которые вечно о чём-то спорят…
Стоп. Где-то мы эту парочку спорщиков уже видели. Ну, точно. Да это же наши старые знакомые – Боку и Крыса, спорившие до хрипоты всю Трилогию.
Сравним:
«Все богатые – говнюки!» – кричит совсем ещё юный Крыса в «Песне ветра». И отталкивает от себя этот несовершенный мир.
«Звери выносят забытое “я” (кокоро) за Стену, – морализаторствует Тень в “Конце Света”. – Они вдыхают в себя человеческую память (кокоро) и выбрасывают её во внешний мир. Точно грязь или пену, скопившиеся в Городе за ночь. А с приходом зимы умирают. Но убивает их не голод и не зимняя стужа. Они умирают от тяжести человеческих страстей (кокоро), которыми их нагружает Город. А с приходом весны рождаются новые звери. Столько же, сколько умерло. Детёныши подрастают, точно так же впитывают в себя людское “я” (кокоро), а потом умирают. Это – плата за совершенство. Ты хочешь совершенства такой ценой? За счёт слабых и беззащитных, что покорно влачат свою ношу?.. И это ты считаешь правильным? Посмотри на всё с этой стороны. Со стороны зверей, теней и обитателей Леса».
С кем же – и с чем – постоянно спорит главный герой каждого романа Мураками?
* * *
В «Охоте на овец» бестолковые, нескладные 60-е со скрипом закрывали свой занавес. С начала же 70-х в Японии начала кардинально меняться общественная атмосфера. Мораль послевоенного времени – «мы должны помогать бедным» – исказилась до абсурда и перестала привлекать массы. Как раз на эти годы приходятся попытки молодёжи насильно изменить этот мир в сторону «гуманности» – студенты кидаются на ограждения военных баз, захватывают университеты и конфликтуют с полицией. Это не кончается ничем. В «Норвежском лесе» Мураками уже откровенно насмехается над «бунтарями», которые объявляют войну университету, а сами продолжают ходить на лекции. А в «Дэнсе» и вовсе откровенно признаёт:
В 1969 году мир был гораздо проще – пускай даже тогда мне так и не казалось. Швырнул булыжником в солдата спецвойск – и как бы выразил своё отношение к миру. В этом смысле – хорошее было время. Сегодня, с нашей сверхрафинированной философией, кому придёт в голову кидаться булыжниками в полицейских? Какой идиот побежит на пикеты бросать бомбу со слезоточивым газом? Вокруг – наша сегодняшняя реальность. Сеть, протянутая от угла до угла. И ещё одна сверху. Никуда не убежать. А булыжник кинешь – отскочит да назад прилетит.
С приходом 70-х в Японии уже не стыдно быть богатым, вот в чём дело. Начался процесс, благодаря которому сегодня так называемый «средний класс» составляет уже почти 90 % населения страны. Завидно? Мне тоже. И на этом фоне лозунги Крысы о «говнюках» теряют всякую силу и актуальность. Поколение «мы должны…» уходит. Теперь мы никому не должны, кроме самих себя. Нынешнее поколение говорит: «я решил…» – и пока это его время.
* * *
В 1984 году Такааки Ёсимото[77] писал:
Если бы сегодня США с Советами перестали производить ядерное, ракетное и прочее оружие и остановили каждый своё производство товаров для военного рынка, обеим социально-экономическим системам пришёл бы полный крах. Так считают авторитетные учёные-экономисты. Хотя с точки зрения «простой человечности» – кто из нас об этом не мечтает? Утилизуй обе эти страны своё военное производство – одна из них и дальше жила бы своим укладом «мирных ковбоев», а другая осталась бы азиатским содружеством на принципах станции «Мир». И весь белый свет учился бы у них тому, как следует жить сообща, и жизнь людей на Земле обязательно стала бы лучше. Но сегодня для этого нужна шутка. Нам нужен смех над самими собой. Чтобы всё это когда-нибудь произошло, сегодня приходится выражать «человечность» в фантастических, комиксовых символах. Ибо на нынешнем этапе ни Штаты, ни Советы, не разрушив своё зло до конца, не могут думать о своих идеалах в каких-то иных символах, нежели ядерное и прочее оружие[78].
«Если ты не радикал в двадцать лет – у тебя нет сердца. Но если тебе уже тридцать, а ты всё ещё радикал – у тебя нет мозгов».
Уинстон Черчилль
Да, стало сложнее. Противоречивее, запутаннее – со всей этой хлынувшей за шиворот правдой, безграничной свободой передвижения по миру, «внезапному» интересу к вопросам о Боге – «Господи, куда же мне всё это теперь нести?» А ещё через десяток лет – с вопросом клонирования человека, персональным компьютером, матрицами и безумием интернета. Шарик налево, шарик направо. Вертится всё быстрей. Только и успеваешь замечать, что любое явление вокруг тебя, как и любое твоё ответное действие, несут в себе равные порции добра и зла. Война не кончится никогда, говорит тебе твой коммутатор – Человек-Овца, и ты с ужасом осознаёшь, что он прав. Твой отец вдруг с пронзительной горечью признаёт, что научил тебя большему, чем успел сделать в жизни сам. Как время летит: ты больше не хочешь идти на войну, ты надеваешь шкуру Человека-Овцы и выходишь в другие миры. Тебе уже есть что сказать им всем – что там, что здесь. Ты соединяешь их собой, ты посредник, ты коммутатор – Японии, Европы, Штатов, Китая, России. С удивлением – откуда ты такой взялся? – они смотрят, как классно у тебя получается танцевать у всех на виду. И ты, танцуя изо всех сил, рассказываешь им о палачах и жертвах газовой атаки в токийском метро. И выпускаешь двухтомник «Подземка». В одном томе – интервью с людьми на больничных койках, а во втором – с заключёнными, многие из которых приговорены к высшей мере. Ни тех ни других ты не спрашивал, что случилось. Ты спрашивал их о первой любви. О чём они мечтали в детстве. Как поживают сейчас, где их дети. Что они думают о прожитой жизни до «судного дня» и после. Обо всём, что эти люди схоронили в себе «за ненадобностью» (в хозяйстве не пригодится!) и никогда бы, наверное, уже не высказали вслух, если бы не проклятый теракт и не эта встреча с тобой. Ты пишешь книгу и показываешь им, что они – не разные. Они все одинаковые.