Есть для каждого ложного направления роковая необходимость довести себя до самоубийственного абсурда, не только словом, но и на деле – наша же обязанность этим воспользоваться.
Майкову А. Н., 12 августа 1869
А. Н. МАЙКОВУ 12 августа 1869 г. Овстуг
Село Овстуг. 12 августа
Сейчас, дорогой мой Аполлон Николаевич, писал к Похвисневу, чтобы напомнить ему о представлении по случаю тридцатого августа и навязать на его совесть более усердное ходатайство по этому делу.
Не знаю ли, друг мой, заинтересованы ли в этом представлении? Кажется, нет – но при случае сообщите тем, кому ведать надлежит, и в особенности нашему добрейшему Захару Михайловичу, о письме моем к Похвисневу, – и да будет оно, с Божиею помощию, действительнее моих изустных представлений.
Милое письмо ваше я получил еще в Киеве, и оно было вполне созвучно тем хорошим впечатлениям, которые я вывез из этой местности. Да, я Киевом остался совершенно доволен. Он оказался принадлежащим к той редкой категории впечатлений, оправдывающих чаемое… Да, замечательная местность, закрепленная великим прошедшим и очевидно предназначенная для еще более великого будущего. – Тут бьет ключом один из самых богатых родников истории.
Мне удалось видеть Киев в очень счастливую живописную минуту при встрече им государя вечером 30-го июля, при освещении всех этих достославных Киевских – с их золотоглавой святыней – и отражении в Днепре. Картина была поистине волшебная и которую, конечно, никто из присутствовавших долго не забудет. – Я в самую минуту этого ночного великолепия от души вспомнил об вас и о Полонском и от души пожалел, что вас тут не было. – Но и вся моя поездка меня весьма удовлетворила. Какой-то новый мир, какая-то новая, своеобразная Европа вдруг раскрылась и расходилась по этим широким русским пространствам – на всех трех линиях движение неимоверное, а это только слабое начало… Остальное доскажу.
Простите – пока, до близкого свидания…
Вам душою преданный
Ф. Тютчев
Похвисневу М. Н., 25 декабря 1869
197. М. Н. ПОХВИСНЕВУ
25 декабря 1869 г. Петербург
Прежде всего позвольте мне, почтеннейший Михайло Николаевич, поздравить вас с нынешним великим праздником и потом от души поблагодарить вас за ваше милое, доброе участие в моих немощах и страданиях. Очень сожалею, что в самом начале моей болезни я не мог воспользоваться посещением вашим. Надеюсь, что дней через несколько в состоянии буду сам явиться к вам с моею благодарностью.
Много утешили вы меня надеждою, что на этот раз чиновники Комитета ин<остранной> ценз<уры> будут, как говорится, взысканы монаршею милостию. Это для меня более чем личное одолжение, и мне особенно приятно к вам отнести, почтеннейший Михайло Николаевич, первое заявление моей признательности по этому случаю.
Не удостоится ли если не милостей, так помилованья и русская печать, которая, в сложности, не худо, право, служит русскому делу? Не следует упускать из виду, что настают такие времена, что Россия со дня на день может быть призвана к необычайным усилиям – невозможным без подъема всех ее нравственных сил, – а что гнет над печатью (хотя, благодаря вам, менее ощутительный с некоторых пор) нимало не содействует этому нравственному подъему.
Примите, прошу вас, милостивый государь Михайло Николаевич, сочувственное заявление моего искреннего и глубокого к вам уважения и совершенной преданности.
Ф. Тютчев
Аксакову И. С., 7 мая 1871
И. С. АКСАКОВУ 7 мая 1871 г. Петербург
Петербург. Сего 7 мая <18>71
Касательно молодого Демидова спешу вас уведомить, любезнейший Иван Сергеич, что он здесь и пробудет здесь еще недели две, так как свадьба состоится не прежде 21 числа с<его> м<есяца>. – Живет он в своем доме, что на Большой Морской, куда вы и адресуйте письмо ваше, а не то пришлите письмо ко мне, и я с полною готовностию буду служить вам посредником по этому делу, в успехе которого я нимало не сомневаюсь, так как Демидов, сколько мне известно, весьма расположен не зарывать своих талантов, а – как следует верному рабу, поставленному над многими, – употреблять их на пользу общую. К тому же он очень дорожит своим званием киевского головы.
И я не раз сбирался писать к вам о том Страшном суде, что заживо и при сохранении естественного чина так просто и так последовательно над человеческим обществом совершается. Но как одолеть словом и даже мыслию подобные события? Одно только выскажу при этом случае. Я теперь только понял это библейское выражение: Господь ожесточает сердца строптивых, – этому я каждый день свидетелем. – Казалось, что к событиям таковым, как в Париже, всякий мыслящий человек не может отнестись двояко и что эта страшная поверка на деле известных учений не может не убедить кого бы то ни было. – Оказывается далеко не то: я встречаю здесь людей серьезных – ученых – и даже нравственных, которые нисколько не скрывают своего горячего сочувствия к Парижской Коммуне и видят в ее действиях занимающуюся зарю всемирного возрождения… Вот над чем можно крепко призадуматься. Не доказывает ли это, что корень нашего мышления не в умозрительной способности человека, а в настроении его сердца. В современном настроении преобладающим аккордом – это принцип личности, доведенный до какого-то болезненного неистовства. – Вот чем мы все заряжены, все без исключения, – и вот откуда идет это повсеместное отрицание Власти, в каком бы то виде ни было. Для личного произвола нет другого зла, кроме Власти, воплощающей какой-либо принцип, стесняющий его, и вот почему блаженны нигилисты, тии бо наследят землю до поры до времени – и пр. и пр.
Аксакову И. С., 16 октября 1871
И. С. АКСАКОВУ 16 октября 1871 г. Петербург
Петербург. 16 октября <18>71
Друг мой, Иван Сергеевич. Мне трудно было бы вам выразить, с каким нетерпением все мы здесь ждем вашей статьи. Все чувствовали здесь, что первое русское слово по этому вопросу по праву принадлежало вам, и все радуются теперь, что слово это будет сказано… Но из чего вы взяли, что мое воззрение на происходящее движение расходится с вашим? Мне кажется, изо всего мною писанного в последнее время, и к вам и к Анне, вы должны были бы прийти к совершенно противуположному заключению. – Нет, никто, смело скажу, сознательнее не убежден, чем я, что весь смысл современного движения исключительно определится его отношением к Вселенскому православию. – Поймут ли эти протестующие против папской власти, что только именем Вселенской православной церкви они законно и авторитетно могут протестовать против нее, что иначе их протест не что иное, как личное мнение, т. е. новый вид уже раз