Мы не требуем от людей многого… но это такая редкость. Курт Воннегут однажды написал поклоннику[120]: «Добро пожаловать на Землю. Летом здесь жарко, зимой холодно. Она круглая, влажная и густо населена людьми. Каждому из них, Джо, отведено около сотни лет. И насколько мне известно, есть только одно правило: черт тебя подери, Джо, ты должен быть добрым!»[121], [122]
Добрым к незнакомцам.
Добрым к людям, с которыми вы работаете или которые работают на вас.
Добрым к тем, кто только что совершил ошибку.
Добрым как к клиентам, так и к продавцам.
Добрым к тому, кто не нравится.
Добрым к будущему, к поколениям, которые еще не родились.
Когда мы оглядываемся на историю, то видим, что недостаток доброты никогда не проходит бесследно. Толпы, кричащие на маленьких чернокожих детей, впервые идущих в школу. Обращение колонизаторов с людьми, жившими на этих территориях раньше. Роль женщин в обществе, отводимая им так долго. Конечно, здесь наблюдается серьезная несправедливость с юридической точки зрения. Но, возможно, она отчасти объясняется каким-то глубоким провалом в эмпатии, в доброте. Так проявлялась неспособность воспринимать другого человека как личность, как того, кто заслуживает порядочности в отношениях.
Золотое ведь правило, верно? Относись к другим так, как хотел бы, чтобы относились к тебе. А кто хочет, чтобы к нему относились без доброты? Без уважения? Без справедливости?
Это не просто правило, а образ жизни. Стоики говорили, что мы должны стараться видеть в каждом встреченном человеке возможность проявить доброту. Замечательная смена точки зрения. Повседневная жизнь из проблемной и пагубной превращается в череду последовательных трансформаций: быть добрым, сделать что-то хорошее, проявить благожелательность, внести позитивный вклад.
Не имеет значения, что мы устали. Что мы заняты. Что с нами самими только что обошлись недоброжелательно.
Отвечайте добротой. Выбирайте сострадание. Делайте то, что полезно.
В первые дни немецких налетов Клементине Черчилль пришлось написать записку своему мужу, чтобы напомнить ему именно об этом. «Мой дорогой Уинстон, — писала она, — должна признаться, что я заметила ухудшение твоего характера; ты уже не так добр, как раньше». Да, у него имелась власть над людьми, отмечала она, но как раз это — возможность уволить кого угодно по своей прихоти — обязывало его оставаться вежливым, добрым и, главное, спокойным — даже когда он был расстроен. «Вспыльчивость и грубость не обеспечат тебе результат, — напоминала она. — Они породят либо неприязнь, либо рабский менталитет».
Адмирал Риковер был печально известен своей бесцеремонностью. Он также часто повышал голос. Но люди, работавшие на него, понимали, что он заботится — и не только об общем деле и безопасности, но и о них самих. Это очень важно и куда лучше, чем противоположная черта, замаскированная вежливостью. И все же нет на свете человека, команды или ребенка, которые не ценили бы приятные слова… а они стоят нам так дешево.
Нет ни одного лидера, кому не приходилось бы сталкиваться с разочарованиями. Нет ни одного умного человека, кому не приходилось бы терпеть дураков. Нет ни одного хорошего — кто не подвергался бы дурному обращению или не имел бы врагов. Все так и обстоит.
Но именно наш авторитет, интеллект, порядочность заставляют нас быть добрыми, несмотря ни на что. Как сказал Воннегут, есть только одно правило.
Это не всегда должно быть нечто грандиозное.
Как насчет того, чтобы улыбнуться? Заметить хорошо выполненную работу? Придержать дверь? Оказать услугу? Пригласить в гости, оплатить счет за ланч, сделать комплимент, поощрить, поработать волонтером, отдать коробку с остатками еды человеку, просящему милостыню на перекрестке, или подарить супруге цветы?
Никогда не знаешь, в какой момент спасаешь человека. Никогда не знаешь, чем тебе отплатят. Но в определенном смысле это не имеет значения — по крайней мере, мы совершаем добро по иным причинам.
Мы делаем так, потому что практикуем дисциплину. Потому что доброта — более мужественная вещь в циничном мире. Потому что так правильно — ведь люди заслуживают доброты, и она делает нас лучше.
В конце жизни Марк Аврелий сожалел об одном и корил себя только за одно. За те случаи, когда выходил из себя, когда не проявлял доброту.
И если проанализировать свою жизнь, мы придем к тому же. Забудем все мотивы. Забудем, как поступали другие по отношению к нам. Все, что мы пожелаем, — оказаться немного приятнее, чуть менее умными и намного более добрыми.
Ну как?
Еще не поздно.
Поинтересуйтесь, как живут другие
Беатрис Вебб выросла в обеспеченной британской семье. В отличие от многих других женщин, она получила хорошее образование. Ей не требовалось беспокоиться, как найти работу или обеспечить себя. Вскоре за ней стали ухаживать богатые и красивые мужчины, и она едва не вышла замуж за будущего премьер-министра[123].
Только под прикрытием социологического проекта, проводимого Благотворительным обществом, Беатрис после двух с половиной десятилетий жизни получила то, что называла «первым шансом на личную близость на условиях социального равенства, в семье, получающей заработную плату».
Выдав себя за дочь простого фермера по имени мисс Джонс, она отправилась жить к дальним родственникам, чтобы познакомиться с их миром и изучить его. Это место находилось всего в нескольких милях от ее дома, но с тем же успехом могло оказаться на другой планете.
Дело не только в том, что Вебб была молода и обеспечена. Сама организация общества в то время отгораживала высшие классы от ужасающей нищеты подавляющего большинства населения и несправедливости, ею порожденной. Низшие классы такая система держала обособленно, чтобы не дать им возможности стать равными с теми, кто «лучше».
По словам Бенджамина Дизраэли, тогда в Великобритании, да и в любой другой развитой стране, существовали «две нации, между которыми нет ни общения, ни симпатии; которые столь же невежественны в отношении привычек, мыслей и чувств друг друга, как если бы они были жителями разных мест или обитателями разных планет; которые сформировались в результате разного воспитания, питаются разной пищей, обладают разными манерами и управляются разными законами… БОГАТЫЕ И БЕДНЫЕ».
Эксперимент Вебб разрушил все эти искусственные барьеры, изменив не только ее взгляды, но и будущее социальной организации. Там, на заводах, верфях и в трущобах, она увидела, как живут другие. Прежде она верила в экономику laissez-faire[124] — убеждение, которое не пережило контакта с людьми, отброшенными этим принципом в сторону. Модель благотворительности того времени, предполагавшая, что бедные аморальны и нуждаются в исправлении, оказалась жестокой и удручающе не соответствующей действительности.
Этот опыт открыл Беатрис глаза