Иной памятник русской исторической мысли, Московский летописец, кое в чем подтверждает повествование Джерома Горсея и официальной летописи, кое в чем дополняет их свидетельства новыми фактами, но в некоторых местах противоречит их данным. Московский летописец содержит самый обширный во всей русской летописной традиции рассказ о венчании Федора Ивановича на царство. Историки спорят, когда именно и в какой среде возникло это историческое сочинение. Высказано множество разных суждений на этот счет, порой взаимоисключающих. Наиболее вероятными выглядят построения В. И. Корецкого и Я. Г. Солодкина. Оба они отдают честь создания Московского летописца столичному духовенству. Только первый видит в нем «остатки» митрополичьего и патриаршего летописания[31], а второй полагает, что памятник создан в среде «кремлевского соборного духовенства»[32]. И в том и в другом случае составитель (или составители) летописца должны быть в высшей степени хорошо осведомлены о ходе торжественной церемонии венчания на царство 31 мая 1584 года.
Сведения Московского летописца добавляют к общей картине того дня следующее.
Прежде всего, полностью подтверждается та пышность, то богатство убранства, о которых писал Горсей. Переходы между кремлевскими соборами и государевой «Золотой палатой» были выстланы багряными сукнами, «лундышем червчатым», а поверх сукон — «бархаты золотыми». Царское «горнее место» в Успенском соборе было «устроено в высоту 12 степеней (ступеней. — Д. В.)», обито сукнами, а поверх сукон — бархатом. Дворяне и дьяки, поставленные по пути царского шествия, облачены в «златые одеяния»[33]. Возглавлял процессию, действительно, протопоп Елевферий, окруженный дьяками с кадилами[34]. Борис Федорович Годунов играл во всем действе видную роль. Однако Московский летописец называет и других аристократов, чья роль по «чести» своей может сравниваться с годуновской. Из числа служилой знати выделяются три персоны. Прежде всего, назван тот же казначей Владимир Головин. Кроме того, церемония предусматривала момент, когда (во время «святого выхода с Евангелием» на литургии) Федор Иванович должен снять с себя царский венец, отдать в руки приближенных скипетр и «яблоко». Очень важный момент, поскольку именно он определяет очередность «чести» для вельмож. Кому достался венец? Борису Федоровичу Годунову? Отнюдь нет! Гедиминовичу, боярину князю Ивану Федоровичу Мстиславскому, одному из крупнейших полководцев грозненского царствования, самому знатному человеку в Московском государстве — за исключением самого царя. Тому же И. Ф. Мстиславскому доверена еще одна почетная служба — осыпать государя золотыми монетами в наиболее важные моменты церемонии… Тогда, может быть, Годунову дали скипетр? Вовсе нет, Борису Федоровичу пришлось удовольствоваться лишь «яблоком» — третьим по чести из монарших регалий. А скипетр получил Рюрикович боярин князь Василий Федорович Скопин-Шуйский…[35]
В соответствии с известием Московского летописца, помимо митрополита Дионисия, из числа русских архиереев присутствовали:
Архиепископ Новгородский Александр;
Архиепископ Казанский Тихон;
Архиепископ Ростовский Евфимий;
Епископ Вологодский Варлаам;
Епископ Суздальский Варлаам;
Епископ Смоленский Сильвестр;
Епископ Рязанский Леонид;
Епископ Тверской Захарий;
Епископ Коломенский Иов;
Архиепископ Крутицкий Варлаам (Пушкин).
И здесь владыка Новгородский — на первом месте после митрополита. Вторым назван Тихон, и лишь третьим — Евфимий Ростовский. Собственно, казанский владыка мог быть записан в церемониальном «разряде» выше Ростовского по чести, но не участвовать в почетных церемониальных действиях из-за ветхости лет. Но почему ростовский архиепископ назван Евфимием, а не Варлаамом? Дело в том, что официальная летопись допускает явный анахронизм. Да, известен архиепископ Ростовский Евфимий и первый митрополит Ростовский Варлаам; последний окажется на митрополичьей кафедре в Ростове Великом